Лилли Промет - Девушки с неба

Высокая красивая девушка зевала и сладко потягивалась.

— Спала? — спросил Гафуров.

Девушка кивнула.

— Мама на собрании, — сказала она. — А это кто?

— Собери поесть!

Девушка бросила изучающий взгляд на незнакомку и скользнула в заднюю комнату. Еэва все еще стояла на красной дорожке, Гафуров молчал.

Еэва ела в одиночестве. Дочка Гафурова наливала чай, прислуживала за столом и наблюдала за ней из-под густых черных ресниц.

— Вы издалека?

— Из Такмака.

— Не плачьте… — утешала девушка. У этой незнакомой женщины, как видно, большое горе.

Еэва подперла голову руками. Ни дома, ни семьи, ни работы, ни хлеба.

Девушка притащила пуховые подушки.

— Не беспокойтесь, — извинялась Еэва. Она бросилась на постель и долго безутешно плакала. — Боже, сжалься надо мной!

Еэва разглядывала свои худые ослабевшие руки. «Вот какая я теперь», — подумала она и задула огонь. Кто-то ушел, и кто-то пришел, кто-то долго и осторожно открывал дверь. Может быть, это было начало сна. Еэва беспомощно пошевелилась, все исчезло.

Она видела страшное лицо в окне, хотелось кричать, но голоса не было, страшная рожа со спутанными волосами все приближалась и приближалась к ней.

— Смотри, мои руки и ноги совершенно здоровы.

— Популус! Это ты? — с облегчением воскликнула Еэва. — Как же ты меня напугал!

Популус поставил перед Еэвой мешок с зерном и сказал:

— Ешь!

Еэва запустила руку в мешок. Там был овес.

— Ешь, — заставлял Популус и подвигался к ней все ближе.

— Рууди! — крикнула Еэва сквозь слезы, а Популус приказывал:

— Ешь!

Среди ночи сон пропал, и Еэва стала ждать утра.

Так Еэва оказалась в районе, получила работу и начала новую жизнь. Гафуров назначил ее заведующей детдомом, отдал в ее распоряжение большой, давно покинутый дом, требовавший ремонта.

— Другой работы я вам предложить не могу, — сказал Гафуров.

Еэва стояла у него в кабинете около стола.

— Я согласна, — прошептала она с благодарностью.

Подойти к дому было невозможно, и председатель велел прокопать тропинку.

— Этот дом раньше принадлежал мулле, — сказал он, но Еэва не поняла, и он объяснил: — В этом доме жил поп.

Еэва кивнула.

— В таком беспорядке?

— Требует больших затрат. А деньги всегда уходили на что-то более необходимое. Так он и стоит…

— Красивый дом, — с сожалением сказала Еэва.

На наружной двери лохмотьями висела обивка, дверь была заколочена досками крест-накрест. Гафуров отодрал доски, и они вошли в пустые комнаты с высокими потолками.

Гафуров потрогал оконные рамы. Они были крепкие, как новые.

— Я еще останусь здесь, — объявила Еэва председателю, после того как они вместе осмотрели дом. Она ходила по комнатам и выбирала место для детской спальни, осмотрела плиту, открыла дверцу духовки. Кухня была огромная, выложенная кафелем, с каменным полом. Еэва зажгла бумажку и проверила тягу в плите, потом она снесла мусор из всех комнат в кухню.

Еэва получила деньги и одежду в счет аванса, она ела ненормально много и все никак не могла насытиться. Целыми днями она бегала по всяким начальникам, требовала резолюций, печатей, подписей, распоряжений, добивалась постельного белья, одеял, топлива, мыла, помощников и, до смерти усталая от всех этих хлопот, шла спать в кухню большого, пустого, заброшенного дома. Соседи даже ночью видели ее беспокойную тень, с лампой в руках она ходила по комнатам. Она высчитывала, обдумывала, комбинировала.

Сердце Еэвы дрожало от не испытанной доселе радости, от возбуждения, которого она не знала раньше. Она была полна желания действовать. Ругалась в учреждениях, где ее выводили из себя бессмысленной волокитой; ничего не добившись, плакала вечером.

Трудности возникали из-за всякой чепухи. Из затребованных вещей прибыли только ложки, да и то меньше, чем полагалось. Еэва до поздней ночи сидела на полу в кухне, раскладывала ложки по алюминиевым мискам и восхищалась этим добром, как ребенок своей праздничной одеждой. А когда начали привозить дрова, Еэва каждый раз шла рядом с санями по снегу, придерживая груз рукой, чтобы ни одно драгоценное полено не упало.

Вместе со своей помощницей Люсей она красила комнаты и клеила обои, картофельной тяпкой очищала с полов грязь до тех пор, пока не докопалась до темно-красного линолеума. Дети должны были скоро приехать. У Еэвы был теперь бюджет и персонал: дворник, прачка, повариха, две воспитательницы. В большом зале стояло сорок кроватей, в столовой длинный стол и лавки, в комнате для умывания цинковые ванны и тазики, был даже уголок для игр. Всего этого было еще мало, да и качество оставляло желать лучшего, но Еэва ходила радостная, обезумевшая от счастья. С утра все было наготове. Повариха Дуся возилась у плиты, а Еэва беспокойно бегала по комнатам, отыскивая, что бы еще поправить или переставить, и бранила воспитательницу, которая села на детскую постель.

— Разве вы не знаете, что на кровати не сидят?

— Смотри, какие тонкости! — обиженно пожаловалась воспитательница поварихе.

Дети прибыли только в сумерках. Еэва со своим персоналом стояла на пороге, на холоде, высоко держа керосиновую лампу, а ребятишки в лохмотьях шли мимо нее, угрюмо глядя в землю. Они были еще совсем маленькие, и Еэва поняла, что самое тяжелое впереди.

Теперь эти измученные малыши, которых привезли сюда, в глубокий тыл, из разрушенных городов, разбитых эшелонов, из-под бомбежек, оказались на ее попечении. По ночам, забравшись под одеяла, они плакали и, вспоминая матерей, пронзительно кричали во сне.

«Проклятые фашисты, что они сделали с нашими детьми!» — в отчаянии думала Еэва.

Дети не давались ни мыться, ни причесываться. Они были вшивые и в чесотке, по вечерам расчесывали свои больные руки до крови. Еэва не знала, что с ними делать, но она была терпелива. Иногда она не выдерживала, бежала в кухню, бросалась там за ширмой на кровать и ревела, пока на сердце не становилось легче. Раскрасневшаяся у плиты повариха тоже то и дело вытирала глаза.

Каждый день что-нибудь случалось. В старшей группе одна девочка ни за что не соглашалась отдавать свое платье в стирку.

— Смотри, какое красивое ты получишь взамен, — соблазняла ее воспитательница, но девочка была как каменная. Когда воспитательница стала силой отнимать платье, девочка ничком упала на пол и отбивалась руками и ногами. Дети собрались вокруг нее.

— Пусть остается в этом платье! — сказала Еэва, поспешившая на крик.

Все ждали. Девочка перестала биться, подняла голову, откинула упавшие на лицо волосы, посмотрела на Еэву и встала. Еэва велела детям разойтись.

— Может, это платье тебе чем-то дорого? — осторожно спросила она.

Девочка кивнула.