Лилли Промет - Девушки с неба

Валенки, теплая одежда и молодая, веселая, энергичная воспитательница! Откуда взять все это! Еэва устало вздохнула, села перед зеркалом и изумилась: «Это я? Это действительно я?»

«Я красивая! — мысленно воскликнула она. — Боже мой, я еще никогда не была такой красивой. Что это со мной? Или так преображается каждая женщина, перед тем как окончательно увянуть?» Она медленно начала раздеваться перед зеркалом, внимательно разглядывая себя, и смущенно положила руки себе на грудь.

Что с ней произошло?

И Еэве вспомнился мужчина, которого она видела вчера перед военкоматом. Один-единственный миг. Их глаза встретились. И теперь Еэва беспокойно думала: «Кто он?» И поняла, что хочет увидеть его еще раз.

— Я хочу его видеть, — сказала она, сидя перед зеркалом с волосами, распущенными по обнаженным плечам, положив руки на колени.

Никогда раньше у Еэвы не было знакомых среди военных. Еэва никогда не могла предположить, что влюбится в красивого как картинка лейтенанта, да еще так, как никогда не влюблялась.

Лейтенант прибыл сюда, в маленький районный центр, неожиданно и жил напротив булочной.

— И должен же ты был приехать именно сюда? — удивлялась Еэва.

— Это от меня не зависело. Назначили, — ответил лейтенант. Он не знал, почему во время отступления их часть сняли с фронта, расформировали и разослали мужчин по стройбатам и далеким тыловым райвоенкоматам.

— Не доверяют? — спросила Еэва.

Лейтенант только пожал плечами.

Любовь Еэвы вспыхнула сразу таким большим пламенем, что ей самой сделалось страшно. И Еэва спрашивала себя испуганно: «Что из этого всего выйдет?»

По вечерам она ждала его стука в замерзшее окно. Зимняя метель завывала человеческими голосами, но в доме было ночное спокойствие, пахло чем-то детским и мастикой для натирки полов. Они спали, ее дети.

И тогда являлся лейтенант и говорил, что он страшно голоден. И Еэва приносила ему все, что у нее было, все угощения, которые она приготовила для этого вечернего свидания. Все, что она сэкономила из своего питания и купила на свои деньги. Имущество детдома было для Еэвы свято.

Еэва сняла кашне с шеи любимого и предложила:

— Хочешь, оставь его здесь, я выстираю.

Благодарный мужчина поднес шершавые, потрескавшиеся руки Еэвы к своим губам и спросил, может ли он принести сюда свое белье.

— Принеси.

Еэва считала само собой разумеющимся, что Антон, ее настоящий муж, пеленал детей, выжимал белье, солил на зиму капусту и выбивал половики. Но теперь Еэве доставляло великую радость доказывать лейтенанту свою любовь. Она делала ему маленькие подарки — новый носовой платок, печенье, пару теплых носков из белой шерсти, которые она при свете коптилки вязала ночами.

Повариху, старую и мудрую, как черепаха, тревожил Еэвин роман.

— Я не могу иначе, я сойду с ума, если он вечером не придет! — жаловалась Еэва. И действительно, вечерами она ждала своего лейтенанта так, словно в этом был вопрос жизни и смерти.

Они лежали в постели, его рука под ее плечами. Обессиленная, счастливая Еэва думала. Вот это ее великая любовь. Еэва верила, знала, что она придет.

— Скажи мне что-нибудь, Свен, — просила Еэва.

— Что?

— Я не знаю. Что-нибудь красивое.

— Хоть бы война скорее кончилась, — трезво произнес он. Еэва прижалась к нему и уткнулась лицом в его плечо.

— Что-нибудь еще, — просила она покорно.

— Что ж еще?

— Скажи, что ты меня любишь!

— Ах, это? Но это я тебе уже говорил.

Еэва отстранилась и протянула руку за папиросой. Лейтенант взял у нее спички и вежливо предложил огня.

— Самое главное, чтоб война кончилась, — добавил он.

Еэва капризно молчала..

— Ты бы хотела, чтоб я пошел на фронт? — придирчиво спросил мужчина.

— Что ж такого! Все идут.

— Ты говоришь, чтоб подразнить меня.

Да, Еэва дразнила судьбу. Всеми средствами хотела она оставить здесь и сберечь для себя этого мужчину. Она желала его так, что иногда ей становилось стыдно за себя. В то же время ее мучило безумное чувство вины. «Дура! Ты хотела бы привязать к своей юбке мужчину, которому место на фронте! А твой сын, тот ребенок, он воюет и за тебя и за него?!»

— Я бы повсюду следовала за тобой, — призналась Еэва, потупившись.

Лутсар натянул новые шерстяные носки и засмеялся:

— Вот уж совершенно ни к чему.

Каждое утро, провожая лейтенанта, Еэва шла с лампой по длинному темному коридору. Провожая его, она как-то заметила, что одна металлическая пуговица едва держится.

Еэва принесла иголку с ниткой и стала перед ним на колени.

— У тебя старые пуговицы?

— Да. Эстонские.

— А шинель советская?

— Да.

— Почему? В магазине пуговиц полно.

Он поблагодарил Еэву:

— Золотые у тебя руки!

Расставаясь, они долго целовались.

— Свен, я жду!.. — напомнила Еэва. Любимый еще не ушел, а она уже мучительно ждала нового свидания. — Я сварю сегодня холодец, хочешь? — спросила она нежно. Лутсар хотел.

Потом Еэва вошла в комнату, убрала постель и быстро оделась. Ее сердце стучало изо всех сил. Свен! Свен Лутсар! Свен Лутсар!

В субботу, когда купали детей, пришла повариха и вызвала Еэву в переднюю.

— Он здесь, — объявила Дуся.

— Кто? — Еэва не ждала Лутсара так рано.

— Ты уезжаешь? — догадалась она и оперлась о стену. Лутсар кивнул.

— Завтра.

Еэва вернулась в ванную, а Лутсар улегся на постель и стал ждать ее. Еэва пришла очень поздно и разрыдалась, подавленная предстоящей разлукой.

— Значит, конец?

— Почему же сразу конец?

Стараясь унять рыдания, Еэва сказала:

— Не обращай внимания на мои слезы. Это хорошо, что наконец ты идешь на фронт. Наконец-то!

— Я не на фронт.

— Как?

Лутсар рассмеялся:

— Я уезжаю. Военкомат направил меня на работу в Новый Такмак.

Еэва сквозь слезы посмотрела на него и пошла в кухню готовить ужин.

Весь следующий день Еэва провела в суете. Она жарила и пекла, упаковывала сухари и блинчики — в дорогу, хотя дорога была не такой уж дальней — каких-нибудь двадцать — тридцать километров.

— Старая дура! — ругалась повариха, исподлобья наблюдая, как суетится заведующая. — Откармливает этого бездельника, тратит на него свои последние гроши!

Ночью заплаканная Еэва лежала на мокрой от слез подушке в кровати, казавшейся ей пустой. Где теперь Свен? Ей вспоминается Такмак, Ситска, Тильде, Кристина… Свен и Кристина… Свен! Это не должно случиться… И Еэва заломила руки.

В спальне сильно кашлял ребенок. «Не пойду, пусть покашляет — может быть, пройдет само собой», — бесчувственно подумала Еэва, но все-таки встала, чтобы натереть Вите пятки гусиным жиром со скипидаром. «Может быть, дать ему теплого молока с медом? Но тогда придется развести огонь в плите», — вздохнула Еэва, сунула ноги в валенки, закуталась в шаль и поспешила на кухню. Стоя у плиты, следя, чтобы не убежало молоко, она думала: лучше бы Лутсара взяли на фронт — лучше это, чем какая-нибудь другая женщина.