Лилли Промет - Девушки с неба

Последнее время Лутсару казалось, что Анька стала менее добра к нему, она тяжело вздыхала и отводила глаза в сторону, когда подавала жидкую невкусную пищу — как нищему подачку. Лутсар был офицером и умел ставить женщин на место, когда они становились слишком наглыми, но Анька была совершенно особенной. Приходилось или бросить ее совсем, или терпеть все ее настроения. Лутсар терпел, у него не было другого выхода.

Ситска обедали, как и рассчитывал Лутсар. Ели суп с клецками и жареную картошку.

— Не хотите ли? — кисло спросила Ванда. В голосе ее была слабая надежда, что гость догадается вежливо отказаться.

— Спасибо, с удовольствием, — поклонился Лутсар и тут же пристроился к столу. Говорили обо всем понемногу.

Тогда Лутсар сказал:

— Квислинг стал премьер-министром Норвегии.

Роман Ситска отвечал:

— Под Старой Руссой окружена пятнадцатая немецкая армия!

Лутсар с удовольствием похрустывал жареной картошкой.

— Антонеску выступил с речью в Бухаресте, требовал назад Трансильванию.

Роман Ситска неожиданно придвинул миску с картошкой к себе, в руке гостя осталась пустая ложка.

Лутсар кашлянул.

У Ситска покраснело лицо. Это было как игра в карты — кто кого перекозыряет.

Лутсар улыбнулся и сказал:

— Война имеет два возможных конца: победу или поражение.

— И чего же вы желаете? — грубо спросил Ситска.

— Естественно, победы. Я полагал, что мы думаем одинаково.

— А разве мы думаем по-разному? — поинтересовался Роман Ситска. В его голосе звучала явная насмешка. Ванда не смогла сдержать одобрительную улыбку и вынуждена была отвернуться.

Лутсар поднялся из-за стола, глубоко поклонился Ванде и щелкнул каблуками.

— Разрешите закурить?

Ванда кивнула. Она собирала посуду. За галантный щелчок каблуками она пожертвовала своим обедом. Неужели Лутсар действительно не заметил? Он вел себя как в ресторане. Ванда сравнила его с котом, который полакомился чужой сметаной и теперь с удовольствием облизывается.

Ванда глядела в окно и не вступала в неприятную беседу.

В мире нет ничего более тихого, чем снегопад. В темных сумерках скользят воздушные белые хлопья. Сколько могил по всей земле покрыто снегом…

— Зажечь лампу? — спросил Роман Ситска.

— Подождем еще, — решила Ванда. Все это было так удивительно знакомо. Будто она уже переживала нечто подобное. Точно так же сидела она у окна и смотрела в сумерки на падающий снег. У нее спросили: «Зажечь лампу?» — и она ответила точно как сейчас: «Подождем еще».

Хотелось пить, Ванда пошла к двери и напилась воды из ковшика. И это движение и жажда казались ей знакомыми. «Может, это все уже было? — думала она. — Или на мое сознание тяжело подействовало одиночество и отдаление от людей?»

— Ром, зажги лампу, — попросила Ванда.

Поднялся ветер. И снег уже не падал большими спокойными хлопьями.

Роман Ситска, прислушиваясь, поднял голову: чайник шумел.

— Это к перемене погоды, — сказал Ситска и побил бубновую даму козырем.

— С дамами мне не везет, — пожаловался Лутсар. Это прозвучало двусмысленно.

— Действительно, — вмешалась Ванда. — Интересно, почему вы не пользуетесь успехом у Кристины?

Лутсар был захвачен карточной игрой и не отвечал на колкости. Выиграв партию, он посмотрел Ванде в глаза и усмехнулся: пусть эта старуха сама растолковывает его усмешки как хочет.

Молодые девчонки не интересовали Лутсара. Они были для него слишком истеричными, слишком чистыми и неопытными. Кристину стерегла мать, и спать с ней было негде. По той же причине он порвал и с Лиили…

Лутсару требовалось, чтобы женщина была покладиста, жизнерадостна и чтобы она была, как говорится, «в теле». Еэва преклонялась перед ним, она не была худой, но ее любовь и душевная щедрость тяготили Лутсара и надоедали ему. Ей бы только ворковать и висеть у него на шее. Но порой Лутсар жалел, что его отношения с Еэвой так неожиданно прекратились. Во всем была виновата эта глупая выдумка о больной сестре и голодающих детях! Анька даже и не обратила внимания, когда Лутсар сделал вид, будто она ему надоела. Остаться или уйти — это дело мужчины. Никаких сцен, никаких слез. Она никогда не спрашивала: «Когда ты снова придешь?» или «Ты меня любишь?» Анька не требовала слов, она знала, чего хотела. И Лутсар был слишком беден, его зарплата, которую он получал в школе, не могла удовлетворить и доли Анькиных запросов. В последнее время Лутсар уже собрался подыскать себе новую «якорную стоянку». Может быть, действительно Кристина?.. Личико у нее хорошенькое… К тому же она явно небезразлична к нему, стоит только поманить пальцем… Тильде могла бы готовить. Поначалу можно было бы давать деньги на хозяйство, а там время покажет…

Ром все время проигрывал.

— В карточной игре — как и в жизни, — смеялся Лутсар, — планы противника нарушают осуществление собственных планов.

— И наоборот, — согласился инженер.

Ванда зябко куталась в теплый платок и предсказывала метель — в избе, продуваемой ветром, становилось прохладно. Роман Ситска снова проиграл партию в карты, был обижен и расстроен. Ванда знала: муж проголодался. Нельзя больше оттягивать ужин.

— Будем пить чай, — сказала она. Может быть, Лутсар догадается уйти? Нет. Он остался. Ванда принесла к чаю холодные утренние оладьи.

— Очень вкусные, — объявил Лутсар. — С вашего разрешения, я возьму еще.

А ветер пытался поднять дом в воздух.

— Почему ты думаешь, что будет буран? — спросил Ром. — Метели ведь нет.

Ванда знала, что туманный ореол вокруг луны предвещает шторм.

— Луна надела рубашку, — устало сказала она. Ее мучил ревматизм, и она выжидательно посматривала на Лутсара. Этому пора бы уже уйти. Ванда стеснялась. Она не знала, как быть. Ром погрузился в свои думы и сидел удивительно тихо. Ванде вспомнился вечер в честь Гуннара прошлой осенью. Она теперь часто об этом думала. Она пекла сепик [14] Сепик — хлеб из непросеянной пшеничной муки (эстонск. народное). . Ром суетился вокруг нее, Лиили делала бутерброды. Гости прибыли все вместе, были оживлены и нарядны, у каждого с собой миска, кружка, ложка и вилка. На Еэве было платье с золотым цветком, и Ром пел: «Раз въехали в город гусары…»

Почему прошлое становится дорогим?

«Будут ли еще когда-нибудь вечера в честь Гуннара, просто — с Гуннаром?» — подумала Ванда и испугалась. Разве можно так рассуждать? Разве она сама, прощаясь, не сказала сыну: «Если тебе будет трудно — знай, что я всегда с тобой. Мои молитвы сберегут тебя…»

«Конечно! Обязательно еще много вечеров мы будем вместе с Гуннаром! — думала Ванда. — Я в это верю. Всем сердцем».

На улице буран проламывал дорогу весне.

— Метель! — воскликнула Ванда с плохо скрываемой радостью.