Лилли Промет - Девушки с неба

Юлия подвинула письма к матери:

— Читай сама. Читай, если хочешь!

— Ладно, — отказалась Агата и вздохнула.

Юлия обхватила ладонями лицо матери и осыпала поцелуями — так же, как в тот раз, несколько лет назад, когда она пришла и объявила: «Я выхожу замуж!»

— Что же будет дальше, дочь моя? — спрашивала Агата.

— Я люблю Ахмета.

— Ты старше его! — воскликнула Агата.

— Ну и что же?

— Ты учительница. А он? Он даже среднюю школу не кончил!

— Учиться всегда успеет!

— Дитя, — грустно сказала Агата, — в один прекрасный день он уйдет на войну.

— Ну и что ж — я буду его ждать!

— А если он погибнет?

— На то он и мужчина! — гордо ответила дочь.

Юлия понимала, что хотела сказать мать. Что она поступает легкомысленно, что еще встретит достаточно мужчин, и, может быть, более подходящих. Но мать сказала:

— Смотри, твой Ромео уже ждет на улице. Позови его в комнату!

Лутсара искали несколько дней подряд. Копали снег, обыскивали пустынный берег реки. Здесь и раньше в бураны заносило снегом лошадей и пешеходов. Ванда лежала сломленная, на голове компресс. Она была виновата! Она отпустила лейтенанта в пургу! Ром сидел рядом с ней, гладил ее руку и морщил растерянное лицо.

Лейтенант так и пропал. Вскоре поползли совершенно фантастические слухи. Говорили, будто он перебежал к врагу, будто он был немецким шпионом, будто его поймали уже за Казанью, где он фотографировал военный завод, а в Ольгово кто-то будто бы видел, как волчья стая разорвала его на куски, и еще говорили, что Лутсар явился в конюшню, угрожая револьвером, велел запрячь лучшую лошадь и исчез неизвестно куда.

Хотя слухи были страшные, Кристина не очень-то им верила. И она уже не раз задумывалась над словами, сказанными Каримом в тот раз, когда она дежурила у телефона:

— Я знаю в деревне каждого человека, кто он и что. А вы здесь чужая.

Комната Лутсара была неприкосновенна. И потом, когда милиционер Ганеев переписал вещи пропавшего и унес их, никто туда не входил, даже хозяйка Фатима. Только Кристина иногда открывала дверь и стояла на пороге комнаты, кусая губы. Вот так она ясно видела Свена и легче было вспоминать все до мелочей.

Она вспомнила, как директор Салимов представил нового учителя. Кристина не видела ничего, кроме прекрасного лица и темных, задумчивых, чуть грустных глаз. И когда Кристина протянула своему земляку руку, она уже знала: «Я его люблю».

И теперь, стоя на пороге пустой комнаты, Кристина клялась: «Я люблю тебя, Свен».

Тильде облегченно вздохнула. Ее беспокоила судьба Кристины. Ведь Лутсар был не достоин чистой любви девушки, ее грустных вздохов. Кристина не хотела этого понять, не разрешала об этом говорить. На все разговоры про Аньку и Лутсара девочка молча качала головой: «Неправда!» Всем сердцем она ждала Лутсара, ждала, что он войдет в комнату, стряхнет с шапки снег и приветливо скажет: «Добрый вечер». Кристина вздрагивала, когда кто-нибудь приходил и в сенях хлопала дверь.

Трудно растить детей. Кристина ребенком часто болела, и Тильде жаловалась на свои страхи и бессонные ночи. Маленький ребенок — маленькие заботы, большой — большие.

Так оно и есть. Вместе с детьми растут заботы. Тильде видела, как переживает хозяйка Фатима. Она покорно кланялась в сторону Мекки и шептала в ладони длинные страстные молитвы, чтобы Аллах вложил разум в голову ее сына Ахмета.

— Скажи, чем Юлия хуже меня? — спрашивал Ахмет.

— Она нечистая. Она не твоей веры! — плакала Фатима.

— Я не верю в бога. У меня нет веры! — воскликнул Ахмет.

— Тогда ты не мой сын!

Так и выгнала из дому своего единственного горячо любимого сына.

Она не желала ничего о нем слышать, но все-таки знала, что жена директора Салимова Варя сдала Ахмету комнату, что парень молодец, что он работает на молочной ферме. Фатима всегда стояла притаившись у окна, когда учителя шли домой мимо ее окон. Она внимательно разглядывала маленькую девушку, одетую в шапку-ушанку и большое пальто своего погибшего брата. И как это ее красивый, умный и хороший сын мог полюбить такую? И даже отказаться от аллаха?!

Фатима выпекла хлеб и поспешила на соседнюю улицу к подруге, чтобы вместе молиться богу и обсуждать свое горе. Тильде и Кристина в полночь ушли на поля собирать полынь и возвратились обратно только в бледный предрассветный час. Снег был теперь глубокий, по пояс, острый как металл, и даже сквозь чулки царапал икры до крови. Пронизывающий до мозга костей ветер дул над полями, и спасения от него не было. Но две женщины упрямо наклонялись за каждым стеблем, чтобы, вернувшись домой, было на чем сварить котелок картофеля. Тильде присела на снег отдохнуть.

— Все так безумно трудно, — сказала Кристина хмуро и перетянула веревкой то немногое, что удалось собрать.

— О трудностях не стоит думать, и жизнь станет наполовину легче, — сказала Тильде.

У работы частенько горькие корни, но зато сладкие плоды. Когда-нибудь Кристина сама начнет понимать это.

Они шли к дому, Тильде впереди, а Кристина по ее следам, но у околицы деревни Тильде остановилась и села на снег.

— Иди дальше, — велела она. — Я немножко отдохну.

Кристина пошла, время от времени оглядываясь через плечо. Мать все сидела на снегу, держа вязанку за спиной. Кристина должна была торопиться, педагогам нельзя опаздывать. Теперь в школе не было ни одного мужчины, одни женщины. Вместо ушедшего на фронт Искандера Салимова директором школы назначили поэтессу Амину Абаеву. Она отказывалась изо всех сил:

— Я не умею. Я не справлюсь.

И еще позже жаловалась на детей:

— Ах, они совершенно меня не слушают!

Но это была неправда. Они ее не боялись, это верно, но она понравилась им с первого взгляда, с первого урока литературы. Все попытки подшутить над новой учительницей прекратились, когда вместо учебника она развернула газету и стала своим тихим поющим голосом читать вслух о героической смерти Зои Космодемьянской.

— Как прошел урок? — спрашивали учителя.

— Дети шалят, когда им скучно. Народ борется, и времена тяжелые, а школа скучная, учебники рассудочные, равнодушные. Мне кажется, что дети повзрослели.

Так думала Амина, новый директор. Издали она казалась совсем юной, и только на лице можно было разглядеть множество тонких морщин.

В ее речах была доля истины. Не она одна думала так. Отцы многих детей погибли, трудности и заботы безжалостно вторгались в жизнь детей. Ученики восьмого класса, вместо того чтобы чертить эллипсы, рисовали на доске морду Гитлера и кидали в нее ручками. Идет война, при чем тут эллипс? Дали бы ружье! Они бы повесили на школу замок и написали на дверях: «Все ушли на фронт!»

Они завидовали Кариму Колхозному.