Лилли Промет - Девушки с неба

Ванда посмотрела на сына покорно, словно ожидая удара. С того момента, как Гуннар сообщил о своем возвращении домой, Ванда готовилась к этому разговору и боялась его.

Гуннар нахмурил брови. Уж лучше бы вообще молчали! Порой достаточно какой-нибудь мелочи, чтобы склонить смятенную душу на свою сторону. И мать снова победила. Голова Гуннара упала на грудь, и Ванда увидела, что волосы у него седые.

— Слишком рано, — сказала она грустно.

— Война не спрашивает возраста. Для войны все одинаково старые, даже младенцы.

Беззвучно плача, Ванда стала стелить чистые простыни, надевала на красные подушки наволочки и достала из чемодана пижаму из мягкой фланели.

Гуннару стало жалко мать, ведь она так молила глазами простить ее. «Жена может уйти, — думал Гуннар, — но мать всегда остается». Он встал, подошел к матери и положил ей голову на плечо. Мать остается…

— Ты почитаешь мне вечером что-нибудь вслух? — спросил Гуннар.

Ванда вытерла глаза и кивнула.

Весна все приближалась. По ночам заморозки, днем оттепель, и лишь с северной стороны на крышах оставались белые заплаты снега. Худые вороны в поисках пищи спускались прямо во двор, клевали какую-нибудь торчащую из-под снега тряпку и, разочарованные, снова взлетали. Огромной стаей они кружились над столовой Аньки, как собаки налетали на помойное ведро или сидели неподвижно в конце деревни на верхушках высоких берез и наблюдали, что делается на заднем дворе больницы.

Весна все приближалась, и солнце топило снег.

Однажды утром увидели, что черная воронья стая, каркая, кружится у реки. Что они могли найти там, на голом месте? Потом прибежали дети и объявили, что в придорожном сугробе в глубоком снегу стоит труп.

Ганеев, который сидел в комнате у Аньки и пил из блюдечка чай, мгновенно привел себя в надлежащий вид, привесил сумку на пояс. Мимо столовой к речке, вниз по улице, бежали люди, мчалась вся школа. Классы остались пустые, с распахнутыми настежь дверями.

Ганеев расталкивал людей, некоторые шептали:

— Милиция идет!

Труп был уже выкопан и лежал на снегу.

— Так, так, — сказал Ганеев и раскрыл свою сумку.

Кто мог подумать, что именно здесь, у дороги, надо искать Свена Лутсара? После метели перерыли весь берег реки. Копали три дня. А отсюда даже волки не догадались его вытащить. Лицо его почернело, щеки ввалились, рот раскрыт, в глазницах снег, а волосы под теплыми лучами солнца начали понемногу оттаивать. Руки в красивых сине-пестрых перчатках, а на шинели потемневшие золотые пуговицы с тремя львами. Кристина ни разу не посмотрела в лицо умершего, ее взгляд вдруг приковали к себе рукавички, в которых был Лутсар: сочетание цветов, орнамент и вязка говорили о том, что их наверняка связала эстонская женщина. «Свен не был шпионом», — подумала Кристина с облегчением. Не проронив ни слезинки, Кристина молча повернулась и пошла обратно в школу. Ожидание кончилось, Свен больше никогда не вернется.

Разве он когда-нибудь был?

Очень тяжело подействовала эта история на Ванду Ситска. Она считала себя виноватой в смерти Лутсара. Ночами она мучилась на постели и пыталась представить себе тот несчастный вечер. Как же это было?

Она сказала:

— Будет буран! — и закуталась в платок.

Ром и Лутсар играли в карты.

— Почему ты думаешь, что будет буран? — спросил Ром.

— Луна надела рубашку, — ответила Ванда. Ревматизм мучил ее. «Долго еще собирается сидеть лейтенант?» — думала она.

Тут началась пурга.

— Метет! — воскликнула Ванда.

— Сыграем еще партию, — предложил Лутсар.

«Нахал», — думала Ванда. Но когда лейтенант, уходя, помедлил у дверей, Ванда заметила ему доброжелательно:

— И куда вы пойдете в такую пургу!

Но на самом деле она и не пыталась удержать его, и, должно быть, Лутсар почувствовал это.

Должно быть, он почувствовал!..

— Ты так ничего и не сказал, Гуннар, что ты думаешь об истории с Лутсаром, — упрекнула Ванда.

— Каждую минуту, каждый час гибнут люди, — это было все, что Гуннар думал об этой истории. После этого он уткнулся в газеты недельной давности, которые отец принес ему из сельсовета.

Гуннар читал до вечера. Многое он дал бы сейчас, чтобы быть в своей части…

— Ну, как там дела? — спросил Роман, взяв газеты в свои руки и оглядываясь в поисках очков.

— Эта война будет последней.

— Это мечта, — вздохнула Ванда, — так всегда говорят. Еще Овидий сказал: «Люди дрожат от страха перед войной даже тогда, когда царит мир». От войн нет спасения.

— Салимов все еще директор? — неожиданно спросил он во время ужина.

— Нет. Мобилизовали. Ты еще помнишь его? — удивилась Ванда.

— В тот раз мы были не особенно приветливы с ним, — напомнил инженер.

— Да, — согласился Гуннар.

— Жена кузнеца Пярья вступила в партию, — сказала Ванда.

Гуннар кивнул.

— Представь себе… — Ванда собиралась уже сказать, что Пярья ждет ребенка, но успела закрыть рот. О детях лучше не говорить.

Отступление снега было явным. Максимум еще неделя, и начнется распутица. Тогда будешь пленником своей деревни, не проедешь ни в санях, ни на телеге. Да и куда колхознику ехать в такое время, что за срочные дела у него? Вот только врачам надо попасть к больным да Аньке с районного склада привезти провиант — ядовито-зеленые конфеты, повидло, крупчатку и мясо.

Когда раскисают дороги, с фермы не вывезти молочные продукты, и тогда можно по государственной цене купить брынзы и творогу. Этого времени ждали все, в том числе и Ванда. Каждый вечер она думала: «Что я подам на стол?» В запасе было топленое масло и жир, чуточку мяса, муки и пшена, немножко меда на дне банки и две вязанки лука. Разве это много? Много возят на телеге! У ее мужчин был хороший аппетит, и накормить их трижды в день оказалось довольно сложно.

Через неделю после приезда Гуннара, утром, неожиданно вошла Лиили. Гуннар еще лежал в постели и читал книжку. Ванда готовила завтрак, а Роман Ситска исправлял карманные часы. Вчера они остановились впервые за двадцать пять лет. Все винтики были разложены на табурете, а опустевший золотой корпус, казалось, предчувствовал свой печальный конец.

Они не ждали Лиили, не договорились между собой, как ее встретить, но все они спокойно ответили ей почти хором:

— Доброе утро!

Как будто она и не уходила. Лиили была поражена и обрадована, засунула свой чемоданчик под скамейку и повесила пальто на вешалку. Потом она села на нары к Гуннару и спрятала голову у него на груди.

Прочтя письмо Татьяны Лесковой, она тотчас же подумала: «Сейчас я там нужна, сейчас я должна быть с Гуннаром!» И она поспешила домой. Это было не так просто, оставить работу и сказать: «Ухожу, делайте что хотите, возьмите где хотите человека вместо меня!» Лиили просила разрешения поехать к мужу, который тяжело болен, только на две недели. У людей не каменное сердце. Что ж, пусть их милый аптекарь съездит к своему мужу, — может быть, вместо одного человека приедут двое. Вернутся вместе, работа для всех найдется! Лиили трудно было сказать этим хорошим людям, что, может быть, она никогда к ним не вернется. Скажи она это — ее бы наверное не отпустили. Ведь в такое время оставить пост — преступление. Лиили не думала о том, что будет дальше, она только почувствовала, что должна быть с Гуннаром, всегда быть рядом со своим мужем.