Лилли Промет - Девушки с неба

— Все мертвые, — сообщила Пийбе.

Я спросила: разве ей кукол не жалко? Она пожала плечами.

— Война ведь, — сказала она. — Ведь их бомбили.

Паал объяснил свои действия:

— Я — то немецкий самолет, то русский.

Затем Паал стал копать могилы для кукол. Под кустами сирени на кукольном кладбище. Пийбе украшала могильные холмики настурциями. Паал сказал:

— Куклам был поставлен красивый деревянный крест. Но один мальчик украл его.

— Мы зовем его теперь крестовором, — сказала Пийбе.

Я спросила:

— А в усадьбе немцы бывают?

— Бывают, а как же, — ответил Паал.

— И что же они тут делают?

Паал пожал плечами.

— Меняют вещи и просят поесть.

— А мать дает им?

— Дает, — сказал Паал. — Иногда и не дает.

Когда я в кухне, невзирая на боль в руке, толкла картофельное пюре, близнецы уже играли в новую игру. С другими детьми. Паал хотел быть их матерью. Обещал пойти в лавку, принести хорошие вещи. Говорил им:

— Я пойду через густой лес. Возьму с собой ружье. Может, навстречу выйдет волк. Вы сидите тихонько на дереве, пока ваша мама не вернется.

Дети его слушались. Паал пошел за конюшню. Ружье на плече, ведерко для песка в руке. Немного погодя вернулся. Крикнул:

— Дети! Дети! Поглядите, ваша мама застрелила в лесу волка! Тетерева не добыла. Тетерева не играли. Жутко холодная была погода.

Дети прыгали от радости, что мать вернулась домой. Это Паалу очень нравилось. Он похвалил их:

— Ах какие молодцы — вышли меня встречать! — Он был только недоволен их недогадливостью. — Да помогите же нести ведро! Ведь видите же, матери не под силу. Мать тащит на спине волка.

Вечером начались расспросы.

Моя сестра Суузи:

— Я ездила тебя искать, госпожа Амаали полагала, что ты подалась в Россию.

Я:

— Почему она так предполагала?

Суузи:

— Она видела тебя в красноармейской форме. Хотела я забрать оттуда твои вещи, но она сказала: нет вещей, уже забрали. Я спросила, кто забрал? Куда забрали? Этого она не знала. Тогда я пошла к дворничихе. Она рассказала: «Когда немцы пришли, госпожа Амаали привела людей из «Омакайтсе». Вещи Ингель находятся под арестом».

Я:

— А мои ангельские крылышки не искали? Они лежали на шкафу. Пара красивых белых крыльев.

Паал:

— Неужели у тебя действительно были крылья? Или ты шутишь?

Суузи:

— Вещи всех, кто ушел, собрали вместе в киоске.

Я:

— В каком?

Суузи:

— В том, что на углу.

Я:

— В красноармейской форме госпожа Амаали могла видеть меня только во сне. А забрали меня за то, что я состояла в комсомоле.

Суузи:

— Ужас! Все эти доносы и предательство.

Лаури считал, что в этой войне люди обрели горький опыт и набрались разума.

Кто знает, кто знает. Быть в этом уверенными не стоило. Возможно это лишь в том случае, если бы мы были вроде одного сплоченного рода крыс. Их крысята держат друг друга за хвост, а первый держится за хвост матери. Но мы ведь не такие.

Лаури уже поговорил с Кобольдом обо мне. Хозяин усадьбы не имел ничего против, и Лаури позвал меня поработать завтра на покосе.

Следовало приниматься за работу. Иначе я бы неловко чувствовала себя как член семьи за обеденным столом. Сказала, что приду помогать на покос, только пусть даст чуть-чуть дух перевести. Да и рука болит.

Суузи приняла мою сторону. Лаури сразу же уступил. Сказал, что у него и в мыслях не было принуждать. Но я-то знала своего зятя: он никому не давал поблажки. Сам надрывался больше всех. Лаури не терпел безделья: если уходишь — унеси, если приходишь — принеси.

Я перевела разговор на наш порабощенный народ, от которого требовали лишь послушания и старательного труда. Работа из-под палки свойственна лишь рабам. Так же, как и глупая гордость за свое усердие.

Лаури все слушал. Сказал только:

— Такие времена, чтобы пришел конец работе, вовек не наступят. Разве что когда в гроб положат. А то все только — трудись и моли бога.

Суузи считала, что мне было бы полезно немного походить по округе. Молодой девушке нечего сидеть дома и боязливо от всех прятаться — это как раз и может привлечь внимание. Поди знай, на какие мысли кого наведет.

Суузи попала в точку. Это-то мне и требовалось — обследовать все окрестности.

Сестра предложила: если я захочу отправиться куда-нибудь подальше от дома, могу взять ее «персональаусвайс» [19] Удостоверение личности во время немецко-фашистской оккупации. . Фотографии владельца в этом удостоверении личности нет. Зато указан год рождения.

Суузи на десять лет старше меня.

— Невелика разница, — сказала Суузи.

— Думаешь? — спросила я. Лаури усмехнулся. Но Суузи не поняла подначки. Показала, где лежит аусвайс: в бельевом ящике комода, в кошельке.

Я предупредила:

— Если засыплюсь, попадете в тюрьму из-за меня.

— В тюрьму так в тюрьму, — сказал Лаури.

Врач тартуской оборонной комиссии, доктор Варди признал моего зятя негодным к несению военной службы. Трижды признавал. Святой человек. Спас жизнь многим мужчинам.

И «Омакайтсе» Лаури сумел избежать. Но раз в месяц ему давали ружье в руки. Заставляли охранять мост.

— Чтобы ты знала, — объяснил Лаури, — большие мосты охраняют жандармы. Остальные — из «Омакайтсе».

Я ела с неослабевающим усердием. Живот уже набит, а голод все еще не утолен. Суузи держала большую круглую буханку между грудей и все подрезала мне хлеба, спрашивая сквозь слезы:

— Господи, что вы там, в лагере, ели?

Я сказала:

— Яичницу с грудинкой.

Суузи обиделась. Мне пришлось дополнить меню:

— Ели суп из крапивы. Еще давали гнилую капусту.

Дать какому-нибудь продукту испортиться — такая возможность не вмещалась в понятия моей сестры. Поэтому ее изумление было больше, чем питательность капусты.

— Почему гнилую? — спросила она.

— Послушай, Суузи, кто же мне об этом докладывал? — Я избегала лишних вопросов. Сочла за лучшее не вдаваться в подробности жизни и порядков в лагере. — Душа в теле, и то хорошо, — сказала я.

Она кивнула. Спросила, тяжелую ли работу заставляли выполнять. Мои руки свидетельствовали о другом. Поэтому я ответила:

— Шили.

— Что?

— Шинели.

Еще Суузи хотела знать, могу ли я подождать баню до субботы. Больше вопросов не задавала.

На плите в кувшине грелась вода для мытья посуды. Суузи рассказывала: немецкая воинская часть располагается в пяти километрах от усадьбы. Солдаты иногда приходят сюда добывать продукты. Да, я уже слыхала об этом от детей. Сказала:

— Мед такой странный на вкус.

Суузи знала мою слабость.

— А-а, успела попробовать?

— Как клей.

— Немецкий искусственный мед. У них все сплошь эрзацы. Конфеты и пряники.

Над немцами смеялись: немец никогда не придет к женщине, чтобы не принести ей какой-нибудь гостинец. Дарили наполовину выжатый тюбик крема или две-три карамельки. Говоря: «Этвас цум нашен» [20] Немножко лакомства. .