Григорий Медведев - Миг жизни

Ему не терпелось скорее убедиться, что из огромных черных дыр трубопровода осушения и живучести в машинное отделение не поступает забортная вода.

Когда он миновал последний спуск и, энергично гремя каблуками по металлическим падлам, подошел к месту поломки, Калищук и Волков заканчивали обжатие крепежа на заглушках, которые установили вместо демонтированной трубы.

А сама труба, хитро изогнутая и как-то стыдливо краснеющая медью, лежала на паёлах рядом.

— Вы гении, мужики! — обрадованно сказал Коля. — Вы телепаты! Ведь я подумал о заглушках уже потом, сидя в машине, и вы поймали мои мысли!

— А у нас — что, мысля не работает? Наши головы в счет не берешь? — хитро поглядывая на Колю, спросил Калищук.

— Да что вы, мужики! — воскликнул Коля. — Да я… Да вы…

— Ковалев-то пришел? — нажимая на гаечный ключ, спросил Волков.

— Пришел! Быстро трубу на верхнюю палубу! Он вмиг заварит!

— Это уж точно! — важно и с гордостью за товарища сказал Калищук.

— А стармех не приходил? — с тревогой спросил Коля.

— Стармех — человек точный, — сказал Волков. — Назначил два часа, так и смотри, — он глянул на часы. — Через час будет как штык.

Они вытащили трубу наверх. Ковалев отпаял полу-оторванный штуцер, установил его как следует на свое место, хорошо прогрел трубу и — через пятнадцать минут все было готово.

— Ну вот, — сказал он, поднимая щиток с лица и глядя на Колю, — а ты сомневался.

Он смотрел на Колю внимательно, словно постигая в нем что-то очень важное, и молодой мастер почувствовал, что одобряет его как бы, принимает душой этот человек, мастер своего дела, и будто подбадривает, мол, ничего, парень, где наша не пропадала… И мы ошибались…

Снесли они трубу вниз. А Волков уже и прокладки паронитовые (уплотнительный материал) заблаговременно подготовил. Поставили трубу на место, обжали крепеж, и тут как раз назначенные два часа прошли.

Не успели глазом моргнуть, а стармех тут как тут. Глянул вниз — все понял.

— Ну что?! — спросил он, строго глядя на Колю, но было видно, что строгость эта напускная.

Лицо его хотя и просветлело, но в глазах было какое-то странное выражение, будто он сожалел, что вышло так быстро, хорошо и ловко.

— Не ожидал, — вдруг сказал стармех и спросил: — Можно подавать воду?

— Можно! — весело сказал Коля и впервые за весь день улыбнулся широко и свободно.

Гидроиспытания прошли успешно.

Стармех удалился. Ковалев, Калищук и Волков, подойдя к трапу, стали подниматься наверх.

А Коля задержался. Стоял над злополучной трубой, полный недоумения, радости и чувства освобождения. Потом эти чувства отошли. Коля посуровел и задумчиво сказал:

— Да-а… Вот они, первые ошибки…

Но мозг, душа его были еще растревожены пережитым. Он смотрел на только что отремонтированную красномедную трубу системы живучести корабля, а где-то в нем, вторым планом, помимо его воли, прокручивалось иное развитие ситуации. Там, в его возбужденно работающем сознании, все происходило не так, как в жизни, а красиво, правильно, ловко и быстро. И труба не была поломана, и насосы сели на место очень ладно и споро. И даже были включены в работу. И гнали по трубам горячее масло. И он, Коля Гончаров, с Калищуком и Волковым налаживали систему регулирования. И все было так хорошо и правильно.

Коля все еще стоял в задумчивости. Картина в воображении словно заворожила его. Но вскоре он отмахнулся от навязчивых иллюзорных видений. С тревогой осмотрел висящий наклонно на тали главный маслонасос турбины, озабоченно потрогал рукой туго натянутую и поскрипывающую при покачивании цепь тали. И вдруг с удивительной ясностью понял: красота настоящего серьезного труда — скрытая. Она растет в сознании человека, постепенно заполняя душу, обретая через годы значение и красоту подлинного открытия.

Кучерганов решил оставить работу…

Решение это зрело в нем давно. И впервые мысль эта появилась сразу после операции, когда ему удалили две трети желудка.

С разрывающей болью в животе, с пересохшими, запекшимися губами, когда пить еще не давали, а только смазывали губы смоченной в воде марлечкой, лежал он в палате, безучастный ко всему. Свет раздражал. Ночью он чувствовал себя спокойней. А днем просил задергивать шторы…

«Вот… В тридцать шесть лет и желудок потерял, — думал он тогда. — Не рано ли?.. — И сам себе ответил: — Нет, не рано… Спасибо, что не хуже…»

И вспомнил, что позади тяжелейшие годы очень важной работы. И не просто работы. Борьбы за создание атомного оружия. И в этой борьбе он принимал посильное участие…

Тогда себя никто не жалел. И не только потому, что мало знали о коварстве радиации и были первыми в неизведанном деле. Очень уж ясна была задача — за спиной Россия, а времени в обрез.

Многих нет уже — его товарищей рабочих, инженеров. Нет в живых и самого руководителя ядерного штурма, Игоря Васильевича Курчатова.

А вот он, Кучерганов, каким-то чудом уцелел. Правда, потерял желудок. Но что поделаешь? С другими и не на атомной работе такое случается. Чего уж там…

Кучерганов гордился прожитой жизнью. И вот теперь он, лучший слесарь-универсал атомной электростанции, решил уходить. Решил оставить атомную электростанцию, с которой сросся душой, где трудно было найти такое устройство или механизм, к которым за долгие годы работы он не приложил бы свои умелые руки.

Конечно, не только операция на желудке привела его к этому решению. В душе с недавних пор появилось новое стройное чувство. Чувство, будто жить осталось недолго.

Те, кто постарше, говаривали, что подобное ощущение является к человеку значительно позже, когда уже здорово перевалит за пятьдесят.

А у него вот это чувство явилось раньше.

И тогда только Кучерганов вспомнил, что старшему сыну Вовке только одиннадцать, а Саньке всего три година.

И растерянное лицо жены долго еще стояло потом перед его мысленным взором.

О решении своем Кучерганов пока никому не говорил. Даже жене Рае и директору атомной электростанции Щепетильникову, который очень уважал и ценил своего лучшего слесаря-универсала.

Собственно, Кучерганов был, пожалуй, не просто слесарь, а мастер на все руки, ас, который мог работать на любом станке — от токарного и координатно-расточного до фрезерного и строгального, был отличным сварщиком, жестянщиком, медником, вальцовщиком, лекальщиком. И каким еще другим слесарем он только не был!

Но был от природы и отменным конструктором. Отлично чертил, обладая богатым пространственным воображением. Словом, ясная голова!

Придуманные и сработанные им приспособления и устройства с успехом использовали на многих атомных электростанциях. И не диво, конечно, что директор АЭС Щепетильников, человек строгий и даже суровый, души в нем не чаял, выделил Кучерганову на АЭС большую рабочую комнату-мастерскую, которую оснастил самыми разнообразными станками, сварочными агрегатами разных типов и богатейшим набором слесарного и прочего инструмента.