Григорий Медведев - Миг жизни

А я… Я шесть месяцев провалялся в клинике… Самой мерзкой там была, пожалуй, боль в животе, от которой я долго и душераздирающе кричал… Ни омертвевшая, пластами сходившая кожа, ни ампутации конечностей — ничто не приносило мне таких страданий…

Боль в животе… Будто когтями разрывали и растаскивали в разные стороны внутренности…

Как удалось спасти меня, не знаю. Я просил у них смерти. Морфию, яду, петли, пули… Избавления…

Они отрезали мне обе ноги выше колен и правую руку по плечо… Если б мог, я бы удавился. Но разве одной рукой удавишься? Да еще в моем состоянии… У меня не получилось…

Потом нахлынуло безразличие. Ко всему — к жизни, смерти. Ко всему… Оно порою длилось неделями, иногда только сменяясь краткотечным, приносившим эйфорическую радость обострением ощущений, когда все чувства доходили в своем проявлении до предела возможного. Умирающая душа как бы вскрикивала, спохватывалась и делала последние судорожные вдохи.

И поразило меня вдруг, сколь внезапным и стремительным оказался прыжок человечества от тысячелетий в общем-то относительного спокойствия к глобальным игрищам с ядерной энергией…

Но солнце… Голубое небо детства… Парящий беркут… Бассейн, плотина, обрыв, река… Активная зона… Светло-голубая вспышка ядерного всплеска… Моя последняя губительная голубизна… Детство человечества… Мое детство… И прыжок… Прыжок… Это и есть мой рецессивный ген, таившийся до времени… Но прошли поколения, прошли века. Я прыгнул… Цепочка замкнулась и оборвалась… Но почему закономерность? Потому что произошло… И, выходит, судьба.

Но озарения являлись редко. В основном попытки вспоминать, мыслить вызывали в голове отупляющий спазм, а в груди — удушье.

Когда через четыре месяца я стал выезжать на коляске в фойе, то первое, что я сделал, это подкатил к зеркалу. От того, что я увидел там, сжалось сердце: полу-иссохшее лицо мышиного цвета, оттопыренные, будто костистые уши, какой-то деформированный, совершенно мертвого вида лишайник на голове вместо волос. Скрюченная, в судорожном нетерпении скребущая на груди кофту единственная левая рука.

— Да-а, — сказал я сам себе вслух, — ничего себе портретик!

Голос был мой. Я узнал его… Вот и все…

Мне сделали протезы ног и руки. Организация выделила моей семье трехкомнатную квартиру. Меня собрали, как того пресловутого генерала из рассказца Эдгара По, и вывели на крыльцо. Жена держала меня за единственную левую руку.

— Допрыгался, — сказал я сам себе вполголоса и глубоко вдохнул свежий морозный воздух.

Раскинувшееся надо мной прозрачное ночное небо было густо усыпано звездами и оставалось для меня все таким же, как и раньше, — таинственным и прекрасным.

«Странно, — подумал я. — Душа еще не совсем убита…»

— Что ты сказал? — спросила жена.

— Да так… Ничего… Я сказал, что ни о чем не жалею… И все готов повторить сначала… Костяшки домино самопроизвольно сложились в цепочку странной закономерности. Мой прыжок завершен!

В глазах жены слезы горя и сострадания. Говорить больше не хотелось, но я все же добавил:

— Ну ладно… Меня берет на буксир семья… А кто же возьмет на буксир человечество?

И подумал: «Не господь же бог… Только человек… Он создал для себя перспективу уничтожения… Он же должен найти и выход…»

И я был уверен — такой выход будет найден… А я… Я — одна из ошибок на этом пути… Но ведь на ошибках учатся… И пусть другим будет легче…

У крыльца стояла машина. Меня с трудом усадили на заднее сиденье, рядом сел как-то виновато-притихший старший сын Петька, глухо щелкнула дверца, и таксист плавно тронул с места.

Осмотрщик Беспалов и водитель Елкин на вездеходе районного энергоуправления делали контрольный объезд высоковольтной линии электропередач. Место было глухое и пересеченное. Кругом сопки, тайга. Сбились с дороги. Водитель и говорит:

— Сходи-ка, Беспалов, погляди, как лучше проехать.

Тот пошел. Повернул за сопку, чтобы осмотреть лощину. Под ногами густая, сплетенная сеткой трава с маслянистым отблеском. Названия травы он не знал, зато кустики черники с еще недозревшей ягодой узнал сразу.

Беспалов осмотрелся. По вершине сопки чинно взад и вперед прохаживался кулик. Кругом было так тихо, что сбивчивое урчание мотора вездехода за поворотом слышалось довольно отчетливо, словно машина стояла рядом.

Из-за огромного валуна вышел большой бурый медведь, и они столкнулись нос к носу. От неожиданности медведь вспрянул на задние лапы и негромко угрожающе зарычал. Беспалов в первое мгновение обомлел. Бежать ему казалось бесполезным. На память вдруг пришел рассказец Льва Толстого из «Родной речи». Там два товарища встретили в лесу медведя. Один испугался и влез на дерево, а другой упал, притворившись мертвым. Медведь понюхал его и пошел прочь. Мысль показалась настолько счастливой, что осмотрщик, не раздумывая, плюхнулся перед медведем, вцепился судорожно в густую сетку неизвестной ему, очень крепкой травы и замер.

Медведь стал обнюхивать его. Беспалов ощутил упругие струи воздуха из медвежьих ноздрей и подумал: «Как из шланга…»

Струи быстро проходили сверху вниз по спине и сильно щекотали. Беспалов радостно думал, что метод графа Толстого действует безотказно.

Медведь просунул лапу и несильно потянул, пытаясь перевернуть человека на спину. Острые когти, не проколов брезентовую робу, больно надавили. Осмотрщик крепче прижался к земле. Сетчатая трава держала. Медведь стал обнюхивать голову. Из пасти его несло смрадом. Затем медведь энергично лизнул от шеи к затылку. Беспалову стало больно, будто волосы выдрали. Несколько раз медведь сильно лизнул ухо и откусил его. Высоко вскидывая голову и широко открывая пасть, ел ухо, как собака муху, очень похоже.

Беспалов ошалело подумал: «Съел ухо… Вот тебе на…»

Он вскочил и заорал благим матом. Медведь испуганно вспрянул на задние лапы и зарычал. Беспалов бросился бежать к вездеходу, неистово вопя и уже не думая, что медведь догонит, его. Медведь же бежал за ним довольно быстро, но не галопом, вполне, видимо, уверенный, что догонит. Водитель увидел бегущего товарища и рванул вездеход навстречу. Медведь ушел в березняк…

Потерявший ухо Беспалов плакал и говорил, что так глупо, видно, один он на свете ухо потерял.

Водитель Елкин поначалу растерянно засуетился. Был он долговязый, с низким, каким-то вислым, расплющенным задом. Шея длинная, а голова маленькая, белобрысая. От вида крови бледные его голубые глаза еще больше побледнели и стали вроде плоскими.

— Давай пакет скорее! Чё вылупился?!, — заорал Беспалов. — Из-за тебя ухо потерял… — И снова завыл: — Ухо, гадство, откусил! Сучий зверь!