Григорий Медведев - Миг жизни

Елкин наконец пришел в себя и, бинтуя Беспалову голову, сказал:

— Скажи спасибо, что кишки не выпотрошил…

Он с ужасом подумал, что, если бы сам пошел смотреть дорогу…

Глаза у него потемнели, стали глубже, и в них вдруг вспыхнули искорки.

— Был ты, Вася, Беспалов, теперь и безухов стал… — Он не удержался и хихикнул.

— Я тебе дам — «безухов»!.. — пригрозил ему осмотрщик и поднес к носу Елкина красный костистый кулак.

— Ты бы лучше топтыгину по сопатке энтим кулаком съездил… — огрызнулся Елкин.

— Гусак ты — вот кто!.. Быстро развертайся — и в медсанчасть!.. Назад по следу…

Беспалов, огромный, угловатый, атлетического сложения, ощущал в себе необычайный прилив злости и сил. Всего его, казалось, распирало, и он подумал: подвернись сейчас косолапый, он бы удавил гада собственными голыми руками.

Елкин газовал на полную катушку. Вездеход несся по сопкам и лощинам, как разъяренный зверь, вышвыривая из-под гусениц ошметки черного торфа. Лицо водителя принимало то озабоченное и даже суровое выражение, то озарялось еле сдерживаемой улыбкой.

«Надо же! — думал он. — Медведь ухо откусил… Нарочно не придумаешь…»

Беспалов сидел, тупо уставившись перед собой, прислушиваясь к жгучей, дергающей боли, и порой забывал, что правого уха у него уже нет. Потом вдруг спохватывался, и всего его обдавало тошнотной панической волной от сознания невосполнимости потери. Ком обиды подкатывал к горлу, слезы сами наворачивались на глаза.

Через два часа бешеной гонки по пересеченной местности вездеход был уже в городе, звонко лязгая гусеницами по булыжнику, он подъехал к больнице и остановился, будто споткнулся.

— Осторожней не можешь? — буркнул Беспалов. — Гусак! Тебе верхом на козе в самый раз…

В приемной «Скорой помощи» была только дежурная сестра.

— Что случилось? — спросила она взволнованно, увидев перевязанную голову Беспалова.

— Медведь ухо откусил… — сказал он как-то обреченно и в то же время с надеждой в голосе.

— Что-о?! — переспросила она и рассмеялась. — Какой медведь?

Елкин, который стоял за спиной товарища, стал разъяснять:

— Производственная травма, понимаете… На работе произошло. При обходе…

— Где врач?! — заорал Беспалов с затаенной надеждой в душе, что сейчас, сию же минуту будет исправлено непоправимое.

— Вы на меня не кричите! — сказала сестра. Голос ее задрожал. — Врач сейчас придет.

Она позвонила в отделение и вызвала хирурга.

— Я должна записать… — сестра обиженно взялась за ручку. Спросив фамилию, что-то записала в журнал.

Беспалов глянул ей через плечо и прочел: «Больной поступил с травмой уха».

И снова ощутил прилив упрямой, непонятной злости:

— Не с травмой уха, а медведь ухо откусил. Так и пиши.

Сестра многозначительно посмотрела на него:

— Какая вам разница, товарищ?

— А вот такая…

Пришел хирург:

— Ну, что у нас? Та-ак… Что с ухом?.. Медведь откусил?..

Беспалов увидел, как по лицу доктора пробежала светлая волна, а глаза заискрились.

Обрабатывая рану, хирург приговаривал:

— Да-а… Ну и топтыгин! Чистенькая работа.

— А ничего нельзя сделать? — жалобно пробасил Беспалов.

— А что сделать? — уточнил хирург.

— Ну, с ухом…

— А где ухо-то?..

В ответ Беспалов с досадой махнул рукой и снова почувствовал, что ком обиды подкатил к горлу.

Ему сделали какие-то уколы, и хирург сказал:

— Я вас положу в свое отделение.

Беспалов взмолился:

— Доктор! Хочу домой! Жена у меня с ума сойдет. Повидать надо.

Елкин оказался на месте:

— Я его, доктор, мигом на вездеходе… Домой и назад. Пусть повидаются.

— Ну, если только мигом… — согласился хирург.

— Та-ак… — сказал Беспалов Елкину, когда они вышли из процедурной. — Отвезешь до дому. Только не до самого, а за квартал высадишь. Дворами пройду. И при в гараж, я останусь до утра. В случае чего «скорую» вызовем…

Уже сидя в кабине, еще попросил:

— На работе пока не говори. Скажи — заболел, и все.

— Ладно, — угрюмо пообещал Елкин.

Вот и дом. Поднялся Беспалов на третий этаж, остановился у двери, притих. А сердце колотится, вот-вот из груди выскочит от волнения.

«Да-а… — сказал он сам себе. — Обида-то какая…»

Наконец он собрался с духом и позвонил.

Жена открыла и отпрянула:

— Что с тобой, Вася?!

— Да тише ты! Не выступай на всю ивановскую.

Жена, сильно бледная, прошла за ним в комнату.

Сам же он, глядя на нее, будто заною испугался и сказал как-то виновато:

— Ничего особенного… Уха нет…

— Какого уха?! — воскликнула жена, широко открыв глаза. Краска бросилась ей в лицо, отчего ее светлые волосы стали казаться еще светлее.

— «Какого»… Моего. Правого. — Он почувствовал, что побледнел, и как-то спокойно отдал себя во власть запоздалого испуга и горя при родном человеке.

Жена бросилась к нему, стала судорожно щупать руками его голову, причитая:

— Ой! Вася-а-а! — Она прижала руки к груди и заплакала. Слезы полились ручьями: — Господи! За что такое наказание?! Здорового человека уха лишили-и!.. — Вдруг запнулась: — Стой! Как это?! Кто… ухо? Где ухо, где?!

Беспалов вдруг успокоился и сказал:

— Сядем. Слухай…

И рассказал все подробно.

Она сидела рядом с ним на диване и, широко открыв глаза, смотрела на него, потом вдруг быстро-быстро перекрестилась, бормоча:

— Слава те господи! Слава те господи!..

Затем будто неожиданно что-то такое поняла и вновь запричитала:

— Да кто же тебя, кабана, угораздил плюхаться перед ведмедем?! А?! Да бежать надо же было!.. Ноги в руки и скачками, а ты, урод, ухо подставил! На, мишка, лопай на заедку!.. Чтоб ты провалился, остолоп несчастный! Как я теперь с тобой, безухим, ходить-то буду?!

— Так вот и будешь…

— А? Что?.. Да кто же тебя, дурака, надоумил плюхаться перед ведмедем?!

— Граф Толстой.

— Что-о-о?!

— Вот тебе и что…

Она неожиданно быстро успокоилась и спросила с издевкой в голосе:

— Это какой же, интересно, Толстой?.. Да ты его в жисть не читал, охламон несчастный!.. У нас его отродясь в дому не было…

Беспалов сидел и, часто моргая, смотрел на жену. Он думал со смущением, что и правда, кроме той запомнившейся сказки из «Родной речи», он Толстого вовсе не читал и что как-то это все глупо вышло. И что с женой делать — не знал. А она вдруг снова заплакала, на этот раз тихо, села рядом и прижалась к нему:

— Я тебя, дурака, и такого, безухого, любить буду-у… Миленький ты мой ведмедь… Да ты вон какой бугай, сломал бы ему башку, этому ведмедю-у…

— Сломаешь, поди…

— Больно?

— Да так… Слегка… — соврал Беспалов.

Она утерлась рукавом и сказала:

— Посиди маненечко, я к соседке схожу…

Через десять минут она вернулась, неся в охапке двенадцать томов сочинений графа Толстого.