Григорий Медведев - Миг жизни

Потом Козис собирал своих специалистов, и вновь начинались работы. За основу нового проекта взяли проект-прототип действующей Приморской АЭС, спроектированный и построенный другим министерством. Передирали, как говорится, безбожно, но без достаточного анализа.

Помнится, в один из своих приездов в столицу (тогда я еще работал на атомной электростанции) я задал вопрос в лоб главному инженеру проекта Гусликову:

— Вы соображаете, куда пашете?

Кудрявенький, седой, розовенький, он оторвал голову от вороха бумаг:

— Конечно же нет, милый Юрий Иванович. «Беда, коль пироги начнет печи сапожник». Это про нас. А вины за нами нет — приказ выполняем.

— Так взяли бы на ключевые посты знающих ребят.

— У нас считается, что выгоднее иметь некомпетентное руководство. Так, понимаете ли, считается.

— Как это? — удивился я тогда.

— Вот так, — утомленно ответил он и снова уткнулся в бумаги.

«Так считается…» — вспомнил я магическую формулу, а в результате заимствованное Козисом технологическое оборудование оказалось устаревшим и непригодным к изготовлению.

А то, что изготовили, не «вписывалось» в компоновку технологических помещений. Больше всех шумели монтажники и дирекции строящихся электростанций. Децибелы шума нарастали лавинообразно. Объектом критики стал уже не только сектор Козиса, но и весь институт. В фокусе оказался главный инженер Сапаров. Козис держался крепко, он успел обрести и стойко закрепить привычку к неограниченной самостоятельности. Ох уж эта мне власть! Я, например, испытываю определенную неприязнь к этой исконной человеческой страсти. И мне последнее время кажется, что ей вообще угрожает полная атрофия из-за глобального роста информированности. Но все это если и произойдет, то в будущем. А сейчас… Сейчас все в упор смотрели на Сапарова, ждали, что он станет предпринимать.

Непросто было разобраться и Сапарову, понять, что же стряслось в секторе Козиса. Козис, если его «выволакивали» в кабинет к главному, виртуозно выкручивался, играя фактически в одни ворота.

Выходя из кабинета, он говорил друзьям:

— Уровень некомпетентности — вот наше спасение!

Сапарову и вправду поначалу казалось, что ничего сложного в проектировании атомных электростанций нет. В конце концов он прекрасно понимал, что любое, даже самое трудное дело можно освоить, если относиться к нему честно и скрупулезно. «Бывали задачи и посложнее», — повторял он про себя.

Известно ведь, часто говорил он, что решение крупных прикладных проблем науки и техники требует не столько узкокомпетентных специалистов, сколь широко и разносторонне образованных.

Ну а я, провинциал, медведь из лесу, считал, что тут не все так просто, всей шкурой своей чувствовал, что в этом домике слегка ошиблись в стратегии. И крепкий завязался узелок! В нем сплелись: некомпетентность, честолюбие, настойчивость, интрига и ставка на жизненный успех.

Деньки, как железнодорожные составы, постукивали на стыках и уплывали прочь. Главный инженер наконец понял, что Козис действительно не более чем ловкий игрок, что он крепко влез в подробности ситуации и переиграть его без квалифицированной помощи не удастся.

В такой миленькой обстановке мы и встретились. Сапаров особенно не скрывал причин, по которым я ему понадобился.

— Знающие атомщики ныне в ба-а-альшущем дефиците! — сказал он улыбаясь и твердо обещал прописку и квартиру в Москве. Тогда же многозначительно подчеркнул, что возможности по прописке у них весьма ограниченны, только за счет каких-то внутренних резервов и в строго индивидуальном порядке…

Что ж, для меня это был в некотором роде шанс. Двадцать лет по медвежьим углам — обрыдло. Осесть в большом городе, пообщаться со светлыми умами. Опять же — театры, музеи, солидные библиотеки, каких в мире не сыщешь. Москва — награда за труды. А что?! И вдруг предлагают синюю птицу в руки, предлагают в столице жить и работать. Я дал согласие. И был спокоен — не за красивые глаза заметили. Почти все работающие в стране АЭС так или иначе прошли через мои руки. Одни я эксплуатировал, на других вел ремонт, модернизацию и наладку, на третьих проводил эксперименты и испытания. Знал сильные и слабые стороны технологических схем, имел в «активе» сто пятьдесят рентген облучения — три предельные нормы — и отлично представлял степень надежности и опасности атомной электростанции для персонала и окружающей, так сказать, флоры и фауны. Опыт — это много или мало? И то и другое. Почему много — понятно, а почему же мало? Да, я точно знаю, как не надо строить АЭС, но чтобы реализовать знание, нужны: во-первых, власть, во-вторых, авторитет, в-третьих (скорее — во-первых), тебя должны слушать те, кто решает — быть или не быть.

Имел я время порассуждать, подискутировать с самим собой: полгода числился формально на должности главного консультанта, с которым почему-то никто особенно не консультировался. Я догадывался, что меня приготовили в качестве затычки, но время еще не подоспело. Столкнулись две антиномии, одна другую полностью исключает. Нужна щель, чтобы «вклиниться» в действующую организацию и навязать ей свою логику. Похоже, это понимал и Сапаров и ждал случая.

Телефонный звонок Лидии Яковлевны означал, что случай, видимо, нашелся. Слава богу! То был первый вызов главного инженера после того, как я временно прописался и получил общежитие.

Когда я вошел, Сапаров нервно мерил шагами кабинет и что-то говорил одному из своих заместителей. Был он сутуловат, голова слегка клонилась вперед. «Признак нахрапистости», — подумал я. Расхаживая по кабинету, смотрел себе под ноги и быстро, нервно, сбиваясь, говорил. Дорогие туфли тонкой кожи, костюм, отлично отформованный жесткий на вид, без привычных складок, бывающих после долгой носки. «Солидно дядя одет, — подумал я, — по чину». Сам же он, похоже, был узок в костях, хотя и не без некоторой упитанности. Глаза в глубоких глазницах, постоянно в прищуре, отчего кажутся подслеповатыми. Я встал у двери и притих. Неожиданно он заметил меня.

— А, вы пришли! Подходите поближе. Знакомьтесь — товарищ Красиков, мой заместитель, — сказал Сапаров несколько второпях.

У зама были налитые кровью глаза и красные веки, будто он только что вылез из бассейна с сильно хлорированной водой.

— У меня от него секретов нет, — улыбнулся Сапаров и тут же посерьезнел: — Положение архиплохое, Юрий Иванович. Я буду предельно откровенен и рассчитываю полностью на ваш такт и, естественно, на желание немедленно и с полной силой включиться в работу.

Мне показалась странной такая прыть с его стороны после месяцев бездействия. Впрочем, я внимательно слушал. Черт возьми, я изголодался по боевому делу!