Николай Романов - После отбоя

Чокались дружно, произносили что-нибудь громкое, помпезное, вроде: «Большому кораблю…», «За правофланговых края!», «Не выпускайте штандарта из крепких рук!».

Вторым поднялся Евгений Георгиевич Виноградский.

— Я присоединяюсь к уже сказанному руководителем нашего главка и в свою очередь хочу искренне поздравить работников треста. Они выстояли, преодолели бесчисленные трудности. Что им помогло? Прежде всего, умелая расстановка сил и четкая организация труда. Не потревожили, дали спокойно поработать и подлечиться за границей управляющему Семену Иулиановичу, в это же время председатель постройкома сумел защитить диплом в строительном институте. Выезжали на сессию и другие заочники. Одним словом, инженерно-технический состав треста заслуживает самой высокой похвалы. За ваши дальнейшие успехи, алюминстроевцы!

После такого панегирика не удержался и спецкор Анатолий Силыч, он рассеял лукошко цветистых похвал в адрес главного инженера и закончил свой тост бравурно:

— За неугомонного организатора и зачинателя прогрессивного движения среди рабочей молодежи, за выдающегося строителя Андрея Ефимовича Магидова!

Скирдов наклонился к Павлу Ивановичу:

— Мы, кажется, здесь лишние? Может, уйдем?

— Подождем, фимиам еще не так густ, лампочки в люстре не потухли.

Становилось шумно. Начальник главка прокашлялся, привлекая к себе внимание, посетовал:

— Хозяев не слышу, — и посмотрел на Скирдова. Тот отреагировал буднично:

— О том, что есть, уже сказано, давать обещания на будущее — рановато. Надо прийти в себя.

— Позвольте мне? — обратился Магидов к начальнику главка. — Вы в своем кратком, но емком тосте дали развернутую оценку нашим успехам, наметили широкие перспективы движения вперед. Беру на себя смелость заверить, что в наступающем году обрадуем вас еще более высокими показателями. У нас есть все основания для такого заявления, и прежде всего — неустанная забота, конкретная помощь, любовное отношение к тресту начальника и всего руководства главка. Именно это обстоятельство вселяет в нас надежду, что доверенная нам стройка государственного значения будет завершена досрочно и с самыми высокими качественными показателями. Я не нахожу слов…

— И не ищи, с лихвой хватит тех, что выдал. — Начальник главка поднял бокал, предложил: — По последнему, братцы, а то уже заговариваться начали…

Маре Сахаркевич не удалось пригласить Бориса на именины — они не состоялись. После случая с Геной Ветровым и трагической смерти Коли Муромцева казалось кощунством отмечать день своего рождения. Встречу перенесли на новогодний вечер. Легко сказать перенесли. Именины упрощали предлог, а новогодние вечера были вотчиной ребят, они планировали, приглашали, угощали. Она сама всегда стояла за широкие комсомольские мероприятия, и вдруг уединение от общества…

Мара старалась держаться спокойно, но усыпить материнскую бдительность ей не удавалось. Вот и сегодня она нехотя поужинала, взяла книжку, забралась с ногами на диван, но не читала, а о чем-то или о ком-то думала. Мать уже не сомневалась о ком. У Мары еще со школы было много поклонников, но она ни одному из них не отдавала предпочтения. Они и сейчас звонят, но как часто Гелене Ивановне приходится брать на себя неприятные обязанности секретаря дочери, отвечать, что Мары нет дома. А вот тот, о ком она сейчас думает, не звонит, она звонит ему сама, говорит сухим языком о делах комсомольских, служебных, а отходит от телефона раскрасневшаяся, возбужденная и счастливая.

Мара так и уснула на диване с нераскрытой книгой, а утром, уходя на работу, сказала:

— Мамочка, сегодня я позвоню тебе насчет встречи Нового года, обязательно позвоню…

Они встретились в троллейбусе. Борис раздвинул скрипучие от мороза дверцы, заметил Мару, пробился к ней, приветливо поздоровался. Девушка обрадовалась. Сегодня, нет, не сегодня, а сейчас, на пути к бытовке, она пригласит его.

— Боря, как ты думаешь встречать Новый год?

Минута молчания, но какая же она долгая, томительная!

— Сапожник всегда без сапог, о других заботился, а о себе… В канун ноябрьского праздника мы были втроем: Яша Сибиркин, Гена Ветров и я. Весь вечер делились воспоминаниями о границе, причем старались вспоминать только смешное.

— На границе и такое бывает?

— Сколько угодно. Героическое и смешное всегда рядом. Наверно, в этом кругу будем встречать и Новый год.

— Можно мне вашу компанию пригласить к себе домой?

— Что приносить? — спросил Борис.

— Ничего.

— А вдруг эта орава захочет есть и пить?

— Все будет.

— Юлю с Иваном надо пригласить.

— И это учтено…

Гелена Ивановна и Мара готовились к новогоднему вечеру старательно, заботились не только о яствах, но и о создании в квартире праздничной обстановки. Украсили высокую пышную елку, ввернули в люстру, бра разноцветные лампы, разложили около радиолы пластинки на любой вкус: классическая, легкая, джазовая, танцевальная музыка. На низеньком столике иллюстрированные журналы, шахматы, домино, даже карты. Мара знала пристрастие только Женьки — трескучая музыка с барабанным боем, а что заинтересует других, особенно Борю? Вдруг начнут скучать, жалеть, что не остались в своей компании?

Явились все разом, кроме Ивана Щедрова. У девушек букеты цветов — где только достали! — торт, у ребят завернутые в бумагу бутылки с выглядывающими серебристыми головками. И все это вручалось Маре. Она растерялась, цветы и торт взяла, а с бутылками не знала, что делать. Боря уже разделся, начал помогать ей.

— Не бойся, Мара, эти штуки сами не стреляют, — утешал он. — Можно прямо на стол, а еще лучше на кухне развернуть.

— Конечно, на кухне. Пойдемте, там мама, — от неожиданности перешла она на «вы». — Мама, они принесли свое вино, торты, хотя я предупреждала… Да, познакомься, это Боря Точкин.

— Извините, я не могу подать вам руки, она в муке, — по-домашнему приветливо сказала хозяйка дома.

Неожиданно в квартиру ввалился Кирка Симагин, оправдываясь перед озадаченной Марой:

— Понимаешь, пьяницы меня не принимают, не дозрел, трезвенники — тоже, болтаюсь где-то посередине, а как одному в новогодний вечер? Пошел к комиссару — этот жалует всяких, а он к тебе подался.

На нем все было дорогое и нескладное: пальто широкое, не по росту, каракулевый воротник сползал с плеч, пыжиковая шапка едва не закрывала глаза. В руках — стеклянная трехлитровая банка с маринованными огурцами, из оттопыренного кармана торчала бутылка водки.

— Чего же мы стоим? — смутилась Мара. — Раздевайтесь. Здесь Борис, Гена, Яша Сибиркин, девушки.

— Мне бы надо сначала разгрузиться.

Он оглядел коридорчик, водрузил банку с огурцами на подставку для обуви, а водку бережно поставил на столик перед зеркалом, сюда же положил плитки шоколада. Потом снял пальто, шапку, начал неуклюже по-бабьи расчесывать на прямой пробор свою гриву. Длинные волосы закрывали лоб, уши, воротник пиджака.