Николай Романов - После отбоя

Женька, наоборот, присмирела, искоса поглядывает в его сторону, — наверно, ждет приглашения к танцу. Точкин подошел к ней. Яша Сибиркин раскланялся перед Марой. Только Кирка сидел в стороне от танцующих и с вожделением смотрел на праздничный стол.

— Боря, ты любишь кого-нибудь? — спросила вдруг Женька.

Точкин даже сбился с такта, спросил:

— Новогоднее гадание?

— Нет, любопытство. Только не праздное, — прибавила она.

— В старом или новом году отвечать? — Точкин пытался перевести разговор в шутку.

— Эх, Боря, ничего ты не замечаешь! Или не хочешь замечать. Впрочем, и то и другое плохо.

— Женя, я не умею разгадывать ребусы.

— Умеешь, только прикидываешься младенцем, — сумрачно сказала девушка и отошла от партнера.

И тут же рядом с ним оказалась Юля, с вызовом спросила:

— Объяснились?

— Юля, это не вино в тебе бродит?

— Я не пьяна, я счастлива, Боря.

— Ты почему не взяла с собой Ивана?

— Это мое личное дело, комиссар, мое личное. Понял?

— Юля, будь серьезней.

— Хорошо. Это уже не тот Иван, к которому я мчалась за тридевять земель, и не верю, что он был одним из лучших секретарей комсомольской организации пограничной заставы. Он собственник. Мы еще не женаты, а я уже вдоволь нахлебалась упреков: сюда не ходи, туда не лазай, с этим не здоровайся, на того не смотри, где ты была вечером, почему задержалась на работе. А что будет дальше? Я хочу быть полноправной, самостоятельной в выборе друзей, профессии, во взглядах на будущее, Я увидела большую жизнь, Боря, и в этой жизни мне нужен не поводырь, а настоящий союзник. С Иваном все, комиссар.

— Может, вернемся к этому разговору позже?

— Нет, все точки уже поставлены. — Юля даже резанула рукой, подтверждая сказанное. — А с Иваном поговори. Он забросил комсомольскую работу, до сих пор твердо не определил свою профессию. Хотел стать электриком, потом каменщиком, метил в шоферы — и ни к чему не прикипел, только за мной бегает исправно.

И вдруг из строгого судьи Юля превратилась в робкую школьницу: движения неуверенные, боязливые, на лице юная, почти детская улыбка, только в глазах отсвечивались сполохи радости, счастья, ожидания чего-то необыкновенного, неизведанного, прекрасного. Ей хотелось что-то сказать, но она не решалась. Наконец не вытерпела, пригнула голову Точкина, горячо зашептала:

— Боря, я полюбила одного человека. Не той скороспелой любовью, а настоящей, от которой никуда не уйдешь, она останется с тобой даже в том случае, если на нее не ответят взаимностью.

В ее доверительном шепоте чувствовалось, что девушка счастлива уже тем, что любит сама, что никто и ничто не запретит ей этого, потому что это неподсудно, дается однажды и на всю жизнь.

Точкин не стал больше набиваться с советами, его самого ужалила мысль: не то ли происходит сейчас с Талкой? Юные грезы затуманились, а редкие письма — лишь отзвук минувшего. Она ведь тоже, как и Юля, окунулась в большую жизнь — студенты, преподаватели, мир науки. Как все это склеить с их юношескими мечтами, с теми бесхитростными заботами о времени и месте свиданий?..

Мара механически улавливала ритм танца, потом и это надоело, она сдала своего кавалера Женьке, а сама сосредоточила все внимание на уединившейся паре. Что за причина заставила полыхать щеки Юли, почему из бойкой, веселой она вдруг стала покорной, застенчивой и на удивление красивой? Отчего растерялся Борис? Ей все вдруг стало не мило: раздражающие, рваные звуки музыки, оглушающий барабанный треск джаза. Откуда взялась у нее эта дикая пластинка? А через какое-то время начала не то упрекать, не то утешать себя: в который раз за этот вечер она бросается в крайности? То чуть не приревновала к Женьке, а та вон какие колена выкидывает, даже не замечает, что Яша нарочно утрирует свои движения, кого-то копирует, может, даже саму Женьку, а та хлыщет широкими раструбами брюк по полу, дико притопывает. Все девчонки сегодня чокнутые — и Женька, и Юля, и она сама. «Возьми вожжи в руки! — безмолвно прикрикнула она на себя. — Празднуй, никаких причин для тревоги нет». И она весело позвала:

— Девочки, мальчики, за стол! Боря, приготовить шампанское!

— Люблю конкретные предложения, — откликнулся Кирка и проворно занял свое место.

Первый выстрел раздался ровно в двенадцать, зазвенели бокалы, в которых оседала шипучая пена. Пили не торопясь, мелкими глотками, только Симагин был верен себе: осушил за один прием, крякнул, наколол на вилку огурец. Шампанское прибавило в комнате шума, веселья. Огонь насмешек был открыт главным образом по Симагину, ему советовали не только закусывать шампанское соленым огурцом, но и посолить вино, как это делают заядлые любители пива. Кто-то снова спрятал бутылку водки. Кирка рыскал глазами по углам, пытливо вглядывался в ребят, наконец решил, что это все-таки сделал опять Борис, пристал к нему:

— Слушай, комиссар, не порть новогодний вечер, завтра и даже весь наступивший год делай что хочешь, а сегодня не балуй.

Юля подняла Гену, Яшу, Женьку на очередной танец. Мара подошла к Борису, но Симагин не отпускал его.

— Душа просит, понимаешь, душа!

— Поднимайся, смотри, как ребята отплясывают!

— Разве ж то пляска? Кривляются, выламываются, толкутся на одном месте, пол протирают, а Генка вообще не умеет, Юлька таскает его за собой, переставляет его длинные ноги. От такой пляски мухи дохнут. Хочешь, покажу, как надо плясать? Мара, поставь что-нибудь плясовое, — попросил Симагин.

— «Барыня»! — объявила Мара.

Кирка снял пиджак, повесил на стул, вышел на свободное место, притопнул, словно проверяя крепость пола, лениво, как бы нехотя, косолапя ступнями, пошел по кругу и на глазах стал преображаться: фигура выпрямилась, тело стало легким, пружинистым, лицо оживилось, во взгляде лихость, озорство. Нет, это уже не Киркины ноги, они мельтешат в глазах, выделывают замысловатые вензеля, корпус резко вздрагивает, откидывается вперед, назад, в стороны, потом замелькали руки. Он хлопает ладонями по груди, бедрам, коленям, по подошвам ботинок, это уже не человек, а вьюн — сгибается, выпрямляется, пускается вприсядку, вновь идет по кругу, выбивает чечетку, юлит на одном месте, волосы взвились, взлохматились, как у ведьмы. И неожиданно замирает в залихватской позе: руки в стороны, голова откинута назад, ноги в шаге припечатаны к полу.

Все шумно аплодируют. Хозяйка не выдерживает, подносит ему рюмку водки. Точкин дружелюбно хлопает танцора по плечу:

— Какой талантище зарыл! Это же находка для клубной самодеятельности. Яша, бери на заметку.

Симагин, довольный, раскрасневшийся, небрежно надевает пиджак, снисходительно смотрит на Сибиркина, делает одолжение:

— Попросит как следует — пойду. Солистом.