Николай Романов - После отбоя

— А Боря? — нетерпеливо спросила дочь.

Гелена Ивановна не сразу ответила. Да, к Борису тянутся ребята, это можно было и сегодня увидеть; он умен, культурен, красив. Но она подметила в нем и что-то противоречивое: радостное и печальное, зримое и далекое, покойное и тревожное.

— Он всегда такой, мама, озабочен делами.

Мара стала доказывать, что Боря и видит дальше, и мыслит глубже, и делает все основательнее. Вначале они, правда, ссорились, ей казалось, что он нерешителен, боится взять на себя высокие обязательства, но скоро поняла, в чем его сила: он не мыслит рабочего без высокой идейности. Духовная отсталость не позволяет человеку заглянуть в свое будущее, понять, во имя чего он трудится, живет. Ведь не только же, чтобы получать в бухгалтерии свои двадцатипятирублевки, проесть или пропить их?

— Это его слова?

— Теперь уже и мои.

— Как ты повзрослела, Марианна! Вот бы порадовался отец, увидев тебя такой зрелой, мужественной. Надеюсь, мужественная, ты не будешь сегодня плакать?

— Немножко, мама. Я не знаю, чего у меня будет больше в наступившем году: радостей или печали…

Февраль. В южной части республики зима уже сдавала свои позиции, а здесь она с еще большим упорством показывала свою сибирскую хватку. Дни гасли, не успев разгореться. Холодный промозглый туман плотно прикрыл снежную толщу. Над незамерзшими водами Енисея непрерывные разноголосые гудки грузовых пароходов, катеров, буксиров — они боятся слишком близких встреч, а глазастых локаторов у них нет. Не только катера, даже воздушные лайнеры с совершенными аппаратами ориентирования сбились с привычного ритма, рейсы переносились, а то и совсем отменялись.

Но не только погода портила настроение секретарю парткома треста Таранову. Январский план завален, февральский дышит на ладан. А что будет с мартовским? Ну-ка, секретарь, осмысливай происходящее и начинай с нулевого цикла, как говорят строители.

Итак: рапорт о досрочном выполнении плана строительства, торжественное собрание, банкет, панегирики, премии, партийная конференция… Стоп! На этом месте и привстань. Вспомни, в каких муках рождался твой доклад. Как назло, наиболее опытных членов парткома не было на месте: Снегов выполнял какое-то очень важное задание горкома, а Иванчишина срочно вызвали в Москву, причем через голову треста по линии крайкома партии. Они не только должны были помочь в составлении отчета, а и задать тон выступлениям. Но тон пытался задать Магидов, от его слов веяло оптимизмом. Да, строители совершили подвиг, посрамили маловеров, заслужили самую высокую оценку вышестоящих органов. И это еще не все. Коммунисты, комсомольцы, молодежь своим самоотверженным трудом воодушевили на подвиг другие строительные организации главка.

За ним в тех же мажорных тонах повторили перечень достижений некоторые коммунисты из управления треста. Потом произошла заминка — никто не хотел выступать, находящиеся в зале коммунисты будто онемели. И это после большой работы с активом о развертывании на партийной конференции принципиальной критики и самокритики. Пришлось сделать перерыв.

После перерыва поднялся на трибуну Юра Носов. Его выступление было как бы сигналом к настоящему, серьезному обсуждению доклада. В президиум потекли записки от желающих выступить. Началась проработка парткома, да такая, что Таранов заерзал на стуле, пытался записывать претензии, но скоро отодвинул блокнот. Отчитывали за все: за недостатки в планировании строительства, отсутствие ритмичности в производственной работе, неправильное использование людских и материальных ресурсов, перебои в партийном просвещении, недооценку политической и экономической учебы инженерно-технического состава, забвение одной из главных обязанностей парткома — контроль за хозяйственной деятельностью администрации.

У Таранова гудело в ушах, он уже не слушал, а горько размышлял: запомни сам и накажи другим — ни при первом, ни при повторном избрании ты еще не стал полноценным партийным руководителем, это дело многих лет, а возможно, всей жизни. Высокое общественное положение — это не талисман, страхующий тебя от крупных недостатков и ошибок, это обязательство перед коммунистами выверять каждый свой шаг, поступок, умение критически оценивать свои способности и возможности и непременно впитывать все хорошее, прогрессивное, что открывается в людях, создавать обстановку для его прорастания. А раз у тебя этой способности нет…

Самая трудная исповедь — исповедь перед самим собой, когда ты в одном лице и судья, и прокурор, и обвиняемый. Не у всех хватает сил вынести себе справедливый приговор, многие цепляются за объективные причины, скажем, погодные условия, перебои со стройматериалами. Словом, оправдания всегда можно найти. Хватит ли у тебя, секретарь, мужества, самокритичности не сбиться на этот путь?

В перерыве Настя, жена, перехватила Таранова в коридоре, посоветовала:

— Паша, если и выставят, сними свою кандидатуру, видишь, какая обстановка. — И сунула ему в руку валериановые таблетки…

Перед предварительным обсуждением кандидатов в новый состав парткома Таранов категорически заявил представителю горкома партии:

— Если меня вновь выдвинут, я дам самоотвод.

— Не торопитесь, Павел Иванович, послушаем, что скажут руководители делегаций, — посоветовал представитель.

— Они уже сказали.

— За одного битого двух небитых дают, — улыбнулся представитель горкома. — Кстати, мне только что звонили из горкома, просили Иванчишина в состав парткома не избирать: на него имеются какие-то виды в крайкоме.

— Новое осложнение, — огорчился Таранов.

— Ничего, парторганизация большая, выбор богатый.

На совещании руководителей делегаций первой кандидатурой была названа фамилия Таранова. От парторганизации девятого строительного управления выдвинули Точкина. Тот взмолился:

— Меня только что избрали секретарем парторганизации, я еще в себя не пришел.

— Будешь ближе к парткому — скорее придешь, — подсказал Юра Носов и добавил: — Я знаю Точкина, достойный парень, с хорошими мыслями.

На этом совещании в состав парткома предложили и главного инженера Магидова. Делегаты партийной конференции согласились с намеченными кандидатами…

Печатание бюллетеней, тайное голосование, подсчет голосов заняли около часа, но это время показалось Павлу Ивановичу вечностью. Хорошо, что образовавшийся вакуум заполнили показом короткометражных документальных фильмов, в зале потушили свет, можно не смотреть в лица делегатов, а сопровождающая кинокартины музыка заглушала удары его сердца.

…Председатель счетной комиссии взошел на трибуну, прокашлялся, начал докладывать результаты голосования, притом каждую фамилию, каждую цифру произносил так отчетливо, будто забивал гвозди в трибуну. Так, по крайней мере, казалось Павлу Ивановичу.