Николай Романов - После отбоя

Сибиркин, по-мальчишески подпрыгивая, сбежал по ступенькам парадного входа в гостиницу, протянул руку Маре, выпалил:

— Принимаю любое наказание, вплоть до отсечения вот этой дурной башки. — Он выразительно ткнул себя пальцем в лоб. — Какое-то колесике не сработало. Не припомню случая, чтобы не проснулся в точно намеченное время — рефлекс, выработанный на границе. — Они пошли по уже нахоженной дороге. — Ну не хмурься, Мара, я расскажу тебе забавный случай с пассажиром, ехавшим в одном вагоне со мной. В кассе по ошибке выдали два билета на одно место: ему и пожилой даме. Разумеется, пассажир уступил место женщине, попросил разрешения лишь поставить свой чемоданчик в купе. Допоздна просидел в ресторане за бутылкой пива, а после закрытия вновь появился в коридоре, ходил, стоял, смотрел в темное окно и… заснул, да так крепко, чуть не проехал станцию назначения, проводница разбудила. Раньше я думал, что только лошади могут спать стоя.

— Надо полагать, пассажир и рассказчик одно и то же лицо? — без иронии спросила девушка. — А в гостинице как устроился?

— Прекрасно! Номер на двоих.

— Ты хотел сказать — раскладушка?

— Мара, из тебя получился бы хороший разведчик. Ты все подмечаешь, даже читаешь мысли на расстоянии, — пошутил Яша. Но тут же серьезно, с налетом грусти прибавил: — А моя стержневая мысль от тебя ускользает…

«Вот он, прямой вызов на откровенное объяснение, которого я так боялась и которое рано или поздно должно было произойти, — подумала Мара. — Прощай, моя живительная ниточка связи с тем, без чего я не могу представить свою жизнь. Конец. Я освобожу тебя, Яша, от обременительных поездок, а себя закую в цепи одиночества, я расскажу тебе все, все, все!..»

И не рассказала. И наверное, никогда не расскажет. Радость или горе, бесплодное томительное ожидание или мерцающая звезда надежды — это только ее, это никого не должно касаться, даже Яши — милого, сердечного, всегда веселого и вместе с тем, как ей казалось, легко ранимого. Так должна ли она растравлять еще и эту рану? «Как все сложно, непреоборимо, какой дорогой ценой добывается счастье!.. Надо как-то переключить разговор на другое», — решила Мара и спросила:

— Яша, ты голоден?

— Я бы этого не сказал, — откликнулся он. — В коридоре вагона, в перерывах между ходьбой и сном, я съел пачку печенья и выпил стакан холодного чая. Не будем нарушать установившийся режим, через несколько минут откроется ресторан.

— Опять ресторан, почему нельзя зайти в кафе?

— Условились же: не будем нарушать установленный порядок. Там нас уже знают, подадут что-нибудь вкусненькое.

— Да, знают, так же, как тебя кассирши на вокзале, администратор в нашей гостинице…

В ресторане к ним действительно подошла знакомая молодая официантка, поздоровалась, протянула меню, спросила:

— Почему вы перестали бывать у нас по вечерам?

— Постарели, — попытался улыбнуться Яша. — А вам больше нравятся вечерние часы работы?

— Что вы, что вы! — почти испуганно проговорила официантка. — На курсах нам очень много говорили о заботливом обслуживании посетителей, образцовом содержании зала, тщательной сервировке столов, о создании высокой культуры отдыха. А какая же это культура, когда на эстраде небольшого зала три барабана, микрофон, электроинструменты, динамики, усилители? Шум, гам, дымище от папирос, увещевания, а то и выдворение пьяных. За один месяц можно оглохнуть, ослепнуть, охрипнуть и перестать уважать некоторых людей, бывающих здесь.

— А что надо сделать для повышения культуры в вашем ресторане? — спросил Яша.

— Не знаю. Может, не только бить в барабаны, возбуждать и без того «перегретые» нервы посетителей.

И девушка рассказала, как на курсах подготовки официантов выступал директор одного крупного московского ресторана. У них выступают скрипачи, певцы с классическим репертуаром, цирковые артисты, рассказчики. И пожалуй, самое невероятное — разговорный жанр идет под занавес, то есть перед закрытием ресторана, но посетители слушают затаив дыхание.

— А ведь это действительно проблема, над которой, по-моему, мало думают, — сказала Мара, когда девушка удалилась. — Я в Красноенисейске только дважды была в ресторане: первый — на свадьбе подруги, второй — даже не помню по какому поводу. И закаялась.

— А здесь я тебя сбиваю с пути?

— Нет, воспитываешь. Еще на новогоднем вечере я подметила твою наблюдательность, умение высмеивать негативные явления в искусстве, моде, поведении людей. Не могу смотреть без сожаления на девушек в ресторане со случайными знакомыми. Кажется, что именно здесь они начинают учиться курить, пить, утрачивать самое дорогое — девичью скромность, чистоту. Помнишь, как тогда, в нашу первую встречу в привокзальном ресторане, уводили из зала совершенно пьяных девушек? Меня до сих пор мучает вопрос: что с ними стало в ту страшную, опаленную пьяным угаром ночь?..

Яша уже жалел о начатом разговоре, он уводил их от собственных тревог, мучительных раздумий, чего, кажется, и добивалась Мара. Но, сегодня он все-таки коснется того главного, которого по негласному, но взаимному согласию они избегали до сих пор, коснется сразу, как только покинут этот уже заполнявшийся шумом ресторан.

Они свернули на широкий бульвар с молодыми посадками, где, кроме женщин с детскими колясками, почти никого не было. Заговорили не сразу. Это тоже было прелюдией к трудному началу.

— Мара, я добросовестно информировал тебя обо всем, что происходит на стройке, об общих знакомых, не касался только Бориса Точкина. Он быстро идет в гору и как специалист-кровельщик, и как секретарь парторганизации. К нему тянутся люди, как когда-то тянулись к тебе, с его легкой руки уже созданы и создаются специализированные бригады, развивается социалистическое соревнование со смежными подразделениями…

— Яша, надо ли об этом? — едва слышно спросила девушка.

— Надо, Мара, надо, в моих рассказах не должно быть белых пятен.

Он передавал последние новости, как проводили собрание летунов и как эти летуны дружно заявились в партбюро, к Точкину, вернулись на стройку, пересказал содержание послания Южного пограничного округа, где опять же на первом плане был Точкин. И вообще, Яша не представлял, как на все это реагирует жена Бориса, ведь он почти ежедневно допоздна задерживается в партбюро, парткоме, партгруппах.

— Ты бываешь у него дома? — после долгой паузы спросила Мара.

— Нет…

Они шли молча. Встречные не могли бы решить, что произошло с этой удрученной парой: размолвка, непредвиденное расставание?.. А вокруг яркие краски, неповторимые запахи весны. Солнечные лучи властно раздвигали облака, обнажая сверкающее голубизной высокое небо. Земля покрывалась острой щетиной травы, клейкие листья трубочками высвобождались от лопнувшей кожуры почек, кроны молодых деревьев отливали бирюзовым цветом, в них чирикали, играли свадьбы воробьи, сновали хлопотливые синицы. Еще немножко влажный воздух был освежающе чист и прохладен.