Иосиф Герасимов - Миг единый

«Ну, как ты живешь?»

Он стал ей рассказывать о себе, о смерти отца и сам удивился, что вся его, как ему казалось, долгая, московская жизнь уложилась всего в несколько фраз. Ему стало обидно, что он не сумел передать тяжести пережитого, и поэтому, кивнув на Костю, спросил резко:

«Он твой муж?»

Леля засмеялась:

«Нет. Мы друзья».

Юрий Петрович пробормотал с неожиданной злостью:

«Он ведь в морге работает».

Официант в это время отошел, и Костя конечно же все слышал. Улыбнувшись, он спросил мягко:

«А вы были у нас?»

«У меня отец три месяца назад умер», — сказал Юрий Петрович.

«Сочувствую», — с жалостливой ноткой ответил Костя и покачал головой, и этот его жест показался Юрию Петровичу особо неприятным. «А ну его к черту! — подумал он. — Не пил я еще с могильщиком». И решил тотчас встать и уйти, но в это время к их столику подошел актер, которого Юрий Петрович много раз видел в кино. Актер был молодой, с резко очерченным чувственным ртом и злыми глазами. Он дружески хлопнул Костю по плечу, поцеловал руку Леле, сунул свою ладонь Юрию Петровичу, громко, с апломбом назвавшись, и, присев за их столик, попросил в долг десятку.

«У меня тютелька в тютельку, — сказал Костя. — Но я тебе достану у буфетчицы, ей и отдашь. Пойдем».

Актер нехотя поплелся за ним. Тогда Юрий Петрович сказал Леле:

«Ничего не понимаю. Работает в морге, а ошивается тут, и все его знают… Пускают сюда».

Леля снова рассмеялась:

«Все нормально, Юрка. Он специалист, а специалистов уважают».

Юрий Петрович усмехнулся:

«Специалист по мертвецам?»

Она покачала головой:

«Не только… Он потрясающий гример. Его иногда приглашают и на студию. Поэтому его тут все знают! — И вдруг, сделавшись серьезной, внимательно посмотрела на Юрия Петровича: — А ты отбрось предубеждения. Всякая работа — работа. И если человек в ней достиг мастерства, его можно только уважать».

Она сказала это твердо, категорично, и он не нашел что возразить, и поэтому сразу успокоился. И когда подошел Костя, он уже мирно взглянул на него: ведь и в самом деле ничего в этом парне не было неприятного, да и нельзя его презирать за то, что он взялся за дело, которое многим кажется постыдным, ведь без него не могут обойтись, как нельзя обойтись нигде без настоящего мастера… И все же Юрий Петрович больше с Костей не встречался, он сам постарался, чтобы это было так, и объяснил Леле:

«Мне трудно его видеть, я отца мертвым вспоминаю».

Леля снова вошла в его жизнь: позвонила через неделю после их внезапной встречи, потом еще раз и еще — она училась в университете на экономическом, и вскоре к ним вернулось то, что было когда-то в поселке. Она была нетерпелива и, когда они оставались одни, не скрывала этого нетерпения; у нее кто-то был до него, может быть тот же Костя, он не стал допытываться, она так сильно потянула его за собой, что месяца через три не мог и представить, как жил без нее. Он всегда считал себя некрасивым, да и чувствовал, что редко нравится женщинам: приплюснутый нос, зубы лопаткой, выпирающие вперед. Правда, он был высок и силен, но все равно считал, что не может понравиться н а с т о я щ е й женщине, и поэтому сейчас был безмерно благодарен Леле. Переполненный этим чувством, он высказал его, и Леля ответила:

«Тогда нам надо пожениться».

До этого разговора у него и мысли не было о женитьбе. Его приятели-студенты в большинстве своем относились к браку с презрением, считая его ненужным бременем, а порой и вообще понятием устаревшим, а он так часто им поддакивал, что и сам поверил в это. И когда она ему сказала «нам надо пожениться», он по инерции спросил:

«Это зачем?»

Она с ним не стала спорить, ушла и не появлялась дней десять, и он совсем обезумел за это время. Куда девалась его сдержанность! Дошел до того, что купил бутылку водки и поплелся к ребятам в общежитие и, там выпив, стал им рассказывать, как ему невмоготу без нее, а жениться не хочет, потому что не может поступиться принципами. Ему сразу же начали советовать: брось, переключись на другую, все пройдет, выдержи, будь крепче, сама приползет и еще что-то в этом роде. Он жадно слушал, потом набрал по карманам денег еще на бутылку; а утром, проспавшись, стал вспоминать: кто же ему советовал? Да сами-то они хоть раз пережили такое? И вспомнил, как отец говорил: благополучные люди любят давать советы попавшим в несчастье, и самое удивительное — к их советам больше всего и прислушиваются. Вспомнив это, он мысленно послал своих товарищей к чертям и поехал к Леле. В общежитии ему сказали: она в библиотеке. Разыскав библиотеку, он кинулся туда, вытащил ее на лестницу и тут же, ничего не объясняя, предложил:

«Поехали в загс, подадим заявление».

Она не удивилась, будто ждала этого:

«Обожди немного, мне нужно вернуть книги».

Его удивило ее спокойствие. Он так много пережил за эти дни, отступился от своих принципов, сломал себя, а она все принимает как должное! Но он не позволил себе застопориться на этом чувстве, испугался, что они снова поссорятся.

Через неделю она переехала к нему, а еще через неделю выяснилось, что невестка не по вкусу свекрови и что эта неприязнь взаимна. Так, в молчаливом и вежливом отчуждении, прожили они год, а потом он получил назначение в Лебеднево. Он мог бы обратиться к старым товарищам отца, и они бы побеспокоились, оставили бы его в Москве, но они с Лелей решили уехать. Многим, очень многим он ей обязан! Вот уж у кого истинно аналитический ум, она и словечка не скажет, пока сто раз не прикинет, не примерит.

Леля устроилась преподавать экономику в местном отделении Института стали, оно существовало при заводе, но в то же время было и самостоятельным учебным заведением. Там она и создала экспериментальную научную группу по управлению, словно заранее знала, что рано или поздно это пригодится Юрию Петровичу. Во всяком случае, когда он всерьез принялся за дело, оказалось, что у Лелиной группы есть уже серьезные разработки, а самое главное — они готовы ему помочь. Тут обоюдная выгода: он проверяет на практике их идеи, они их теоретически обобщают, пишут работы, защищают диссертации. Ну какой же начальник не пойдет на это! Так он начал свое дело: он был теперь не один — целая группа хорошо подготовленных экономистов стала работать с Юрием Петровичем, и это помогло ему обрести союзников в самом цехе.

Перестройку Юрий Петрович начал с управленческого состава: весь его штаб — бюро технического контроля, технологические бюро, производственно-диспетчерское, планово-экономическое, бухгалтерия, канцелярия размещались по различным комнатушкам. Он создал единый операторский зал, применив, как говорят экономисты, метод «открытого ландшафта». В конце концов, вся задача штаба состояла в том, чтобы он мог мгновенно получать информацию обо всем, что делается в цехе, и тут же принять решение. Все остальное было лишним, и он отсек это лишнее. Штаб работал на глазах, кончилась ненужная беготня по коридорам, чаепития и шушуканье в рабочее время. Еще при Соколовском из вычислительного центра поступали оперативные данные, но редко кто ими пользовался. У одних не хватало знаний, другие, по примеру начальника цеха, считали электронную вычислительную технику и промышленные телевизионные установки причудой времени, такой же, как и лаборатория НОТ, введения которой настоятельно требовало министерство. Соколовский как-то на совещании, на радость цеховым начальникам, сказал: «Кукурузу пережили, переживем и НОТ». Все эти вычислительные центры, телеустановки Соколовский считал модой, которая быстро пройдет, и руководил так же, как и прежде: созывал планерки, «пятиминутки», которые растягивались на часы, делал «накачки», «проработки». Все это отнимало уйму времени, цех привыкал к авралам, и сверхурочной работе, к дикому напряжению сил… Всякими правдами-неправдами план выполняли, а больше от него ничего и не требовалось. Юрий Петрович сбил, сколотил свой штаб в единый организм, где центральным нервным узлом стал электронно-вычислительный центр. Здесь быстро считали, сразу же проводили анализ любого сбоя, аварии, остановки. Лелина группа предложила свою методологию, отличную методологию, и благодаря ей управленцы учились быстро и азартно. И как только штаб был приведен в порядок, выяснилось: никакие планерки, «пятиминутки» и прочие совещания не нужны, и Юрий Петрович упразднил их, оставив только по утрам селекторную перекличку — ровно пятнадцать минут. Вообще-то и без нее можно было обойтись, но тут важен был психологический эффект: включая микрофон, он как бы объявлял начальникам участков, бригадирам, мастерам: «Я здесь, я на посту…» Эту трудную перестройку с помощью Лелиной группы он провел относительно быстро и без особых конфликтов, кроме временного недовольства тех, кого она коснулась; а в цехе откровенно радовались тому, что он круто повернул управленцев. Многое теперь упростилось, а кто же из производственников не порадуется этому…