Владимир Комиссаров - Старые долги

Покуда Николай добирался домой, а затем возился у Билибина, участковый управился с делами и тронулся в обратный путь, действительно намереваясь заехать по дороге к Фетисову. Мотоцикл — машина быстрая, Калинушкин, скорее всего, даже обогнал бы Николая, и тогда вся операция с поисками цветов, задуманная Фетисовым, просто не состоялась бы. Но непредвиденная причина задержала лейтенанта.

Лето стояло жаркое, а в этот день и вовсе дышать было нечем. Асфальт под мотоциклом пружинил и хлюпал, вот-вот потечет. Калинушкин озабоченно поглядывал на цилиндры: как бы не перегрелись на такой жаре. Поэтому, когда он услышал сквозь рокот мотора посторонний уху звук, то сразу сбросил газ, подъехал к тротуару и только тут понял, что звуки шли откуда-то сбоку, из-за домов, мимо которых проезжал Александр Иванович. К домам со всей улицы побежали люди, и Калинушкин, поспешно развернув мотоцикл, помчался в том же направлении.

Сначала он увидел толпу: на самом солнцепеке возле девятиэтажной башни, сосредоточенно задрав головы, толпились люди. Калинушкин тоже задрал голову. На балконе седьмого этажа стоял в одних трусах здоровенный мужчина. Даже на расстоянии было видно, что лицо у него нехорошее: багровое и словно бы свернутое оскалом на сторону.

— Тупицы и циники опровергают существование кси-поля! — кричал он в толпу. — Не верьте им, друзья мои! Умоляю!

«Э-э! — подумал Александр Иванович, притормаживая и невольно оглядываясь в поисках отступления. — Это мне как попу гармонь, это, по всему видать, придурок на последнем градусе. С меня Фетисова хватит!»

И он чуток подался в сторону, словно бы с самого начала ехал не к дому, а мимо, даже отвернулся, всем видом показывая, что происшествие его совершенно не касается.

Уже проехал было Калинушкин мимо, но тут толпа возле дома заволновалась, зашумела. Александр Иванович, хочешь не хочешь, поглядел вверх.

Этот артист теперь стоял не на балконе, а на узеньких перильцах, держась одной рукой за стену дома, а другой торопливо помахивая перед собой и явно адресуясь к людям внизу: мол разойдись, не мешайте, сейчас прыгну!

Словно какая-то неведомая сила выхватила Калинушкина из седла и перенесла в одно мгновение к дому. Звонкая, чистая трель милицейского свистка вонзилась в раскаленный воздух. Александр Иванович дул в свисток что есть мочи и при этом грозно потрясал пальцем, возмущенный до глубины души таким вызывающим нарушением не только законов и постановлений, но и всего смысла жизни.

Трудно сказать, может, этот несчастный всегда уважал милицию и в этот последний миг его жизни привычное уважение взяло верх над всеми другими чувствами, а может быть, возмущение Калинушкина в полной мере выразилось в трели, как у вдохновенного музыканта, но в ту же секунду балкон опустел, только пестрые трусы мелькнули в балконной двери.

И еще некоторое время у лейтенанта ушло. В новом магазине консервированные крабы для научных работников выкинули, ярцевские старожилы тотчас пронюхали и набежали. Теперь они стояли с раздутыми, пестрыми от банок авоськами и комментировали происшествие.

— Во! С жиру уже с ума сходят! — скорбно поджав губы, сказала бабка Селиваниха. Все дружно поддержали ее, поскольку в Ярцевске с ума никто не сходил. Были свои дурачки, но с рождения, а так, чтобы вдруг, посреди белого дня, — этого никто не помнил.

Пришлось Калинушкину разъяснительную работу провести.

— Не с жиру, а с умственной работы! — строго сказал он. — Ежели бы тебя, гражданка Селиванова, к примеру, на умственную работу поставить, ты и вовсе враз копыта откинешь!

И все поддержали участкового:

— Точно. Ежели с непривычки…

— Может, и этот с непривычки. Может, раньше не напрягался. А приказали — не откажешься!

— То-то и оно! — сказал Калинушкин, тяжело вздохнув. — Не откажешься…

Ждал он до тех пор, пока не приехали из больницы санитары да не погрузили этого чудика в машину. Здоровый оказался мужик, и тут фортель выкинул: раскидал санитаров, чуть не утек. Хорошо, Калинушкин рядом стоял, успел придержать.

Отдуваясь после схватки, вытирая с лица обильный пот и сочувственно думая о том, что в такую жару мозги хоть у кого поплавятся, Калинушкин направился к мотоциклу. Санитары уже заталкивали своего клиента в машину, когда лейтенант бросился к ним с громким криком «стой!».

— Стой! — повторил Александр Иванович, подбегая и протягивая наручные часы с разорванным ремешком, которые он только что подобрал на том самом месте, где перехватил больного. — Вот, потерял гражданин!

Санитары потянулись было к часам, но Александр Иванович рассудил, что вернее будет во избежание недоразумений положить часы в карман владельцу.

Вот теперь уже ничто не мешало лейтенанту навестить Фетисова. Калинушкин проводил взглядом уходящую машину, предложил толпе разойтись и поспешил к мотоциклу.

Набегавший навстречу воздух немного охладил лейтенанта, вернул к прежним заботам.

Он понимал, что ничего-то Фетисов не знает насчет цветов, ломает, как водится, комедию. Но выхода у Калинушкина не оставалось. Позавчера он явился к начальнику, протянул ему протокол с припиской Билибина о том, что никаких претензий потерпевший не имеет, и услышал в ответ:

— Я разве приказал вам бумажки эти собирать? По-моему, я приказал найти нарушителя… Зачем мне эта бумажка? — Капитан тем не менее подколол протокол в папку, которая по-прежнему лежала на самом видном месте, подле его правой руки. — Два дня осталось, Калинушкин! — И, не желая больше говорить, а может быть потому, что сказать было нечего, уткнулся в папку.

Ох, надоело все Александру Ивановичу; если бы не близкая пенсия, кажется, сам бы ушел! Пенсии было жалко. Такая у него светилась мечта: иметь побольше времени, чтобы придумать какую-нибудь штуку, которая много пользы принесет людям. Конечно, берег от морских волн он защищать уже не возьмется и нарушителей не станет заранее угадывать… А вот в прошлом году но телевизору передача была научная про двигатель атомный в ракете: мол, опасный он для людей, придется от него толстой стенкой загораживаться. А зачем? Неужели не догадываются: если всю эту вредную гадость магнитом, как пылесосом, вытягивать? Конечно, мощным, каким-то особенным. Пусть подумают.

Начальник, конечно, пугает: за двадцать лет у Калинушкина ни одного взыскания, шесть благодарностей. Да еще в позапрошлом году именными часами наградили, сам же начальник и вручал торжественно. Правда, не за какие-нибудь особые заслуги; совпадение такое получилось — сорок годков Александру Ивановичу стукнуло и как раз двадцать лет работы в милиции. Но все равно на часах надпись: «В день двадцатилетия честной службы в органах милиции», а про рождение не написано, наверное, чтобы солиднее выглядело. Честной службы! В случае чего и напомнить можно.