Владимир Комиссаров - Старые долги

— Бери эти…

Тетя Даша, подскочив, тотчас сгребла три из них и попыталась, нагрузившись, припустить к дому, но охнула и осела наземь.

— Очертенела, что ли?! — заорал Фетисов, радуясь возможности излить чувства, переполнявшие его. — А ну, брось!

Селиваниха с трудом поднялась, но доски не бросила. Ругая на чем свет стоит тетю Дашу, Николай понес доски к ее сараю, однако взял лишь две, оттягивая время и еще надеясь с честью выйти из положения.

— Пускай у тебя постоят, ежели нравятся, — приговаривал он, давая понять соседке, что отдает ей доски не насовсем, а как бы на хранение, и уже прикидывая причину, по которой мог бы законно вернуть их. Например, если Селиваниха нарушит договор о субботних угощениях; Фетисов знал, что ее ненадолго хватит. Успокоив себя таким образом, Николай перенес одной охапкой остальные доски, напомнил Селиванихе, что суббота уже не за горами, и отправился по своим делам. И тетя Даша, старательно замкнув сарай, заспешила по своим.

В четверг Фетисову полагалось заступить на работу с вечера, но, помня о собрании, он засобирался вскоре после обеда.

— Куда это ты? — подозрительно спросила Клавдия, заметив непривычную суетливость мужа.

— Гулять. К бабам! Куда еще! — лихо ответил Николай, чтобы не приставала с глупыми вопросами.

Он знал, что такой ответ лучше всего действует на людей: кто же станет признаваться, если чего задумал? Действительно, Клавдия притихла. Но едва Николай ушел, она опять заволновалась, раскусив его простодушную хитрость: мысли ее невольно потекли в направлении, указанном Николаем. Основания для беспокойства у Клавдии имелись. Николай был мужчина крепкий, за словом в карман не лез, а главное, постоянно подрабатывал на стороне, мог распоряжаться деньгами, как ему вздумается, если Клавдия вовремя не обнаруживала их. С ним, конечно, любая не откажется приятно провести время.

Настроившись на такой лад, Клавдия начала представлять себе всякие нехорошие картины, перебирая в памяти всех возможных соперниц в округе, начиная от фигуры конкретной — станционной буфетчицы Тамарки, пользующейся понятным уважением у многих ярцевских мужчин, и кончая неопределенными, незнакомыми ей женами заказчиков, у которых Николай работал на квартирах. Вконец расстроившись, Клавдия яростно принялась за уборку в доме: энергия, накопившаяся в ней за то время, пока она искала возможную соперницу, требовала выхода.

Поглощенная ревнивыми размышлениями, она не слышала веселого тюканья топора во дворе, стука молотка и шарканья рубанка, на которые непременно обратила бы внимание, если бы находилась в спокойном состоянии. Правда, выплескивая за порог грязную воду из ведра, она увидела, что на половине тети Даши идет полным ходом ремонт: старое крыльцо отвалено в сторону и валяется посреди двора, а на его месте торчат свежие столбики. Не обратила она внимания и на свою соседку, которая, время от времени появляясь в окне, с беспокойством поглядывала в сторону Фетисовых. И уж, конечно, не слышала, как торопила Селиваниха двух дюжих мастеровых парней, приведенных ею из города вскоре после того, как Николай ушел на работу:

— Побыстрей, милки, делов тут на час…

— Чего, бабка, спешишь? — удивлялись парни.

— Так ни войти, ни выйти, — отвечала тетя Даша жалобно. — Ноги поломаю — отвечать кто будет?

К вечеру новое крылечко было готово, светлея в начавшихся сумерках свежестругаными ступеньками и перилами. Вот это и не устраивало тетю Дашу. Расплатившись с плотниками, она сразу достала припасенные заранее банку с краской и кисть, мазнула раз-другой, приспособилась и бойко принялась за дело. Как положено, начала она с нижних ступенек, пятясь задом, поднималась на следующие и так, словно улитка, втянувшая тело в раковину и закрывшая вход, оказалась в конце концов в доме. Теперь она была уверена, что Николай, если даже заметит новое крылечко, дня два не сумеет по свежей краске ворваться к ней для объяснений. Кроме того, теперь доски, употребленные на ремонт, приобретали новое качество, окончательно отчуждаясь от Фетисова. Это были уже не простые, а крашеные доски, на что тетя Даша и собиралась указать Николаю в предстоящем объяснении. Ошиблась она в одном — в сроках. Вернувшись домой с дежурства на другой день, Николай сразу же заметил новостройку и подивился тому, как споро, в одночасье, сладили Селиванихе крылечко; узнать бы кто да по рукам дать, чтобы работу не перехватывали! А больше Фетисов в ту минуту ничего дурного не подумал — спешил к Клавдии, чтобы рассказать, как его выбирали на собрании в президиум…

Выбирали по-особому. Всех — просто, а ему — хлопали.

Он своего напарника Михейкина не напрасно опасался: подловил тот Фетисова, дал-таки ему отвод. Закричал с места:

— Фетисова Кольку не выбирайте! Он у меня трояк зажал, полгода не отдает!

А Николай уже к столу направлялся, два шага оставалось, все в нем перевернулось, остановился, не знает, идти дальше или нет. Главное, не помнил, брал ли трояк, а если брал, то отдал или вправду зажал. Народ зубы скалит, Михейкин больше всех. Председатель говорит:

— Это к делу не относится!

Михейкин опять свое:

— Как не относится? У меня к нему доверия нет. Пусть отдаст трояк — тогда садится.

Тут Фетисова будто подтолкнули к столу; повернулся ко всем и речь сказал:

— Сроду я у Михейкина не занимал, он если и даст, потом ночь не спит и производительность теряет. Но на бедность его могу трояк пожертвовать, это мне ничего не стоит!

Подошел к Михейкину и сунул ему трешницу. Все стали хлопать Фетисову, как будто он был «а ну-ка парнем» из телепередачи и очков набрал больше, чем Михейкин.

За столом Николая усадили рядом с председателем, по правую руку; когда шум начинался, разговоры посторонние, Фетисов карандашом по графину стучал и покрикивал:

— Эй, потише, мужики!

Обо всем этом Николай, едва перешагнув порог, принялся рассказывать жене. Клавдия к тому времени уже успела сильно поссориться с Николаем, выгнала его из дому, а затем вернула, подумав, что ему, бездомному, сразу дадут комнату от работы, куда он станет водить знакомых женщин, выследила и в кровь исцарапала свою предполагаемую соперницу, в отместку Николаю изменила ему дважды… Словом, не выходя из дому, Клавдия провела очень бурные сутки.

Слушала она мужа сначала с недоверием и все отворачивалась, чтобы он не узнал по ее лицу о недавних терзаниях. Но Николай с таким азартом излагал ей свой поединок с Михейкиным и свою последующую деятельность на собрании как заместителя председателя, что не поверить ему было невозможно. Тяжелый груз спал с души Клавдии.

— Теперь хорошо, — сказала она, с любовью глядя на мужа. — Если что, на тебя и пожаловаться можно, теперь ты не забалуешь!