Владимир Комиссаров - Старые долги

Селиваниха села в сторонке, опасаясь, как бы Николай от полноты чувств не хлопнул ее по спине своей ручищей. Она тоже всей душой желала победы фетисовскому избраннику: если бы победил соперник, то Николай встал бы из-за телевизора злой, о том, чтобы благополучно завершить разговор, интересующий Селиваниху, нечего было бы и думать. К счастью, победил фетисовский герой, и Николай торжествующим ревом приветствовал его, высоко вскинув руки, присоединяясь к тем сотням непосредственных зрителей, которые окружили победителя на экране. Несколько поостыл его восторг при виде главного приза — новенького, в сияющей хромо-лаковой дымке мотоцикла; Фетисов даже крякнул в расстройстве:

— Вот гад! За здорово живешь такую тележку отхватил!

Но мотоцикл вскоре укатили, на экране снова возникло потное, усталое лицо победителя, и Фетисов опять повеселел. Вот тут-то Селиваниха и спросила осторожно:

— Коля, про гроб мы говорили… Шутил ты или как?

— Сделаю, бабка, будь спокойна!

— Бесплатный?

— Бесплатно нынче только мотоциклы раздают, — сказал Николай желчно, кивнув на телевизор. — А я тебе это… в кредит! — вдруг выпалил Николай. — Вроде как стиральную машину. Или пианину! Будешь мне каждую субботу угощение ставить — расплатишься.

— До самой смерти, что ли? — возмутилась Селиваниха.

— А может, ты через неделю откинешься, — сказал Фетисов. — Тут не угадаешь. Кому повезет.

— И то верно, — вздохнула старуха.

— Завтра как раз суббота, — продолжал Николай. — Вот с завтрева и начинай… Считай за первый взнос.

Селиваниха вернулась домой обнадеженная. Никакие видения больше не волновали ее, когда она вновь легла в постель, и спала она спокойно, как обычно спят люди, для которых ясен и безоблачен завтрашний день.

Он и в самом деле оказался ясным и безоблачным. С утра Селиваниха сбегала в магазин, кое-что купила, выбирая самое необходимое и самое дешевое из необходимого, всего на сумму три рубля двадцать одна копейка, накрыла стол, украсила его дарами своей земли — свежими, с грядки, огурцами и помидорами, — выждала, пока Фетисовы пообедают, и лишь тогда позвала соседа.

Николай удивился приглашению: договор он с Селиванихой заключал из чистого зубоскальства. Но отказываться он не привык, дураком надо быть, чтобы отказаться, когда тебе подносят. Поэтому он, недолго думая, перескочил через низенький заборчик, отделявший его владения от соседской территории, и оказал уважение хлебосольной хозяйке, в минуту подобрав все, что находилось на столе, и несколько огорчив Селиваниху, которая рассчитывала, что Николай на сытый желудок не захочет пить или, по крайней мере, есть.

— Так-то лучше, бабка, — сказал Фетисов, с хрустом откусывая половину огурца и целясь оставшейся в воробья, неосторожно присевшего на подоконник. — А то жалобу! Голыми руками Кольку Фетисова не возьмешь! Зато сделай мне на копейку — я тебе рублем верну. Мне на твое угощение наплевать, я и сам себя могу угостить. Мне твое уважение дорого!

Только теперь Николай воспринял всерьез свой шутливый уговор с Селиванихой. Не жалкая четвертинка с закуской из ржавой селедки, банки хека в томате и огурцов нужна была ему и тем более не бабкино уважение. В этой истории Николай сильно вырастал в собственных глазах потому, что всегда приятно сознавать себя умнее или, по крайней мере, хитрее других. Чувство, которое испытывал Фетисов сейчас, было сродни тому, которое испытываешь, захватив в переполненном автобусе свободное место. Если рассказать кому-нибудь из дружков про уговор с соседкой, ни в жизнь не поверят, а поверят — лягут от зависти!

Николай задержался еще немного у Селиванихи, чтобы похвастаться своими производственными успехами и таким образом получить полное удовольствие. Он рассказал о том, как уважают его в мастерских, доверяя самые хитрые, ответственные работы, с которыми другие ни за что не справились бы, упомянул, конечно, и о почетной доске и даже приврал немного: будто теперь его на собраниях всегда сажают не куда-нибудь, а прямо в президиум.

Да, менялся Фетисов! В голове иное прежде вертелось. Хвалился, как ловко обштопал заказчика или сколько выпил в хорошей компании. Или сочинял историю, как кинулась к нему на шею красавица профессорша в доме, где он менял отопление; хорошо, он успел разводной ключ отбросить в сторону, а то бы убилась… Воодушевляло Фетисова на этот раз еще и то, что Селиваниха слушала его с живейшим интересом, который Николай понял как полную капитуляцию соседки.

Он не насторожился даже тогда, когда на другой день Селиваниха попыталась помешать ему распилить одну из досок, выбранную им по хозяйственной надобности из рядка подле сарая.

— Коля! — сказала тетя Даша, в тревоге подбегая к верстаку. — Зачем ты мои доски-то трогаешь?

— Ты что, проснулась? — удивился Фетисов. — Во сне они были твоими…

— А как же в кредит — обещал ты! — закричала тетя Даша.

— А-а, — заулыбался Николай, вспомнив свою придумку с угощением. — Твои, твои, бабка, не сомневайся.

Он отступил шага на три, измерил взглядом Селиваниху.

— Сто шестьдесят пять на тридцать… Ты, бабка, и живая, как, извиняй, все равно… Пять досок на тебя — за глаза!

— На пять я не согласна! — воскликнула тетя Даша.

— Ну, шесть.

— Семь!

— Жи́ла ты, бабка! — захохотал Фетисов. — Ладно! Живи сто лет, да про уговор не забывай!

— Коля! — сказала тогда тетя Даша, сморщив в умильной улыбке щеки. — Ты бы перенес их ко мне. А то опять перепилишь…

— Знаешь, бабка, кто всех на свете дурее? — спросил Фетисов. — Не знаешь? Я тоже позабыл. Только точно помню: не я!

Разговор этот произошел утром и вполне, казалось бы, завершился: Селиваниха, больше не вступая в спор, ушла, и Николай без помех справил свою хозяйственную надобность.

Однако уже вечером, едва Фетисов явился на дежурство в мастерские, его тотчас вызвал к себе председатель цехового комитета, когда-то Колькин дружок, а ныне мужик, вовсе оторвавшийся, по мнению Фетисова, от масс, после того как выучился на мастера и отказался составлять компанию.

— Здорово! — сказал Николай, по-дружески, но довольно чувствительно шлепнув председателя по животу: чтобы не зазнавался и не думал, что Фетисов перед ним шапку станет ломать. — Наел, наел пузо-то, начальник!

Председатель невольно подобрал впалый живот и тоже дружелюбно шлепнул Фетисова по тугому чреву:

— А ты все худеешь?

— Чего вызвал? — спросил Николай, оттесняя легонько председателя, усаживаясь на его стул и кивая хозяину на другой, стоявший поодаль.

— Поздравить тебя хотел, — сказал председатель скучно. — Как передовика. Красивый на доске висишь.

— По такому случаю мог бы и сам притопать, — проговорил Фетисов назидательно. — Или уже трудно со стула вставать?