Владимир Комиссаров - Старые долги

Бесконечно эти страдания продолжаться не могли, и мало-помалу Иннокентий Павлович принялся наводить порядок в своей измученной душе.

Во-первых, можно было не оправдать, но хотя бы объяснить свою безнравственную слабость, вернувшись к любимой мысли о предках и потомках, между которыми он, Иннокентий Билибин, необходимое звено; в данном случае, по-видимому, сказали свое слово предки, которые, как известно, жили в трудных исторических условиях, отрицательно влиявших на их нравственность. Во-вторых, основная вина лежала все-таки не на Билибине, а на Соловьеве, который вынудил его проявить постыдную слабость. В-третьих, о Билибине можно было бы подумать дурно, если не знать, что он защищал интересы науки. И наконец, главное, кто мог бы подумать дурно? Не Соловьев же! А вокруг никого не было!

Неизвестно, чем бы кончилась эта история, если бы Юрчиков, оставленный на произвол судьбы в институтской библиотеке, не осознал вдруг, что надо бороться за дело, не рассчитывая на других. Как тогда, когда на таежной реке их плот понесло на камни и вся шарага попрыгала в воду… Он всегда был человеком решительным и только в последнее время растерялся…

Геннадий сорвал трубку с телефонного аппарата, как в поезде рвут ручку стоп-крана:

— Олег Ксенофонтович? Соловьев у вас? Я прошу без меня никаких решений не принимать. Слышите? Сейчас приеду.

Отдав распоряжение своему начальнику, Юрчиков вышел из института на улицу, молча миновав Иннокентия Павловича. Здесь он загородил дорогу первой же попавшейся машине, и шофер почему-то не выругался, а распахнул перед ним дверцу.

То, что произошло в институте три дня назад, было известно лишь четверым. А Старик уже прикатил в Ярцевск. Оперативность его была тем более поразительной, что за это время никто из четверых не вступал с ним в контакт.

Молодцевато откинувшись, Старик бойко постукивал каблуками по коридору, подчеркнуто уступая дорогу молоденьким лаборанткам, спешившим на обед, и бросая вызывающие взгляды на их спутников. Этих он, наоборот, выставив сухой локоток, старался задеть. Но только крайние эгоцентристы, с неохотой уступающие дорогу даже автобусам, не спешили сейчас податься в сторону: Старика узнавали сразу, хотя многие видели его впервые.

В последние годы Старик выезжал редко, каждая поездка становилась событием не только для окружающих, но и для него самого. Он мог бы, конечно, и не ездить в Ярцевск, вызвать к себе Соловьева и Билибина (Юрчиков пока был для него фигурой бесплотной), чтобы разобраться в их фантазиях. Однако у Старика сразу возникло предчувствие большой удачи; фантазия, которую можно просчитать, убедительней любой реальности.

Шеф шел по коридору, и Василий Васильевич, предупрежденный звонком снизу, ждал его в своем кабинете, едва удерживаясь, чтобы не броситься навстречу. Неожиданный приезд Старика вносил изменения в распорядок дня, как всегда точно расписанный у Соловьева. Среди других дел, которые можно было и перенести, имелось одно неотложное. На три часа он назначил встречу здесь, в институте, сотруднику ведомственного журнала. Вчера Соловьев позвонил в редакцию, сообщил, что назревает сенсация: железо следует ковать горячим, но прежде-то надо его нагреть! Он был опытен и осторожен, откровенничать с корреспондентом не собирался: несколько многозначительных намеков, общее направление, фамилии — и только. Ему нужно было еще до официального утверждения темы поставить ее в центре внимания, обеспечить всеми средствами, заодно накрепко связав со своим именем.

Но, с другой стороны, шеф явился словно по заказу. Все равно Соловьев собирался не сегодня-завтра отправиться к нему, чтобы доложить о многообещающих результатах, полученных в институте, добиться благословения на продолжение исследований, которые он, Соловьев, должен будет с этого момента возглавить. Все другие заботы конечно же не следовало принимать во внимание.

Как всегда перед разговором с шефом, Василий Васильевич испытал неприятное физическое напряжение, нечто вроде космической перегрузки, которую приходилось преодолевать усилием воли. Сегодня многое могло решиться в жизни Соловьева. Он не догадывался о причинах визита шефа; зная не хуже других об удивительной осведомленности Старика в делах, он тем не менее не связывал визит с блестящим открытием, которое было сделано им, Василием Васильевичем, и его помощниками: поспешность Старика любому показалась бы невероятной.

И действительно, очень скоро выяснилось, что дело, которое привело шефа в Ярцевск, не имело никакого отношения к нынешним волнениям Соловьева. Оно тоже было чрезвычайным — настолько, что Василий Васильевич на время даже забыл о нетерпеливом желании получить от шефа согласие на продолжение своих исследований.

Старик потребовал представить перспективный план работы.

— Но мы уже давно представили! — перебил Василий Васильевич и, тотчас сообразив, что имеет в виду шеф, просветленно закивал, компенсируя таким образом свою несдержанность.

Речь шла о составленном еще года два назад проекте значительного расширения ярцевского института, о создании здесь целого научного комплекса. Проект за давностью считался надежно погребенным, о нем уже и вспоминать перестали, тем более что институт продолжал расти, не исчерпав возможностей первоначального проекта. И вот теперь, выходит, дело сдвинулось?

Старик продолжал толковать о новом плане, не вступая в объяснения, а только давая указания, как будто считал Соловьева простым исполнителем. Лишь после того как он замолчал, Василий Васильевич осторожно спросил:

— Есть новости?

— Есть. Пока неофициальные, не будем спешить, — ответил Старик.

«Не будем, так не будем», — подумал Василий Васильевич, прикидывая, кому бы из информированных знакомых позвонить после отъезда шефа, чтобы узнать эти самые новости. Если действительно проект вновь оказался на ходу, Соловьеву предстоял непочатый край работы; следовало заранее подготовиться к ней. Пока же самое время было приступить к делу, которое так волновало его последние дни.

— Кстати, — проговорил Василий Васильевич. — И у нас новости.

— Это какие же? — отозвался Старик, помедлив самую малость, ровно столько, сколько требовалось.

— Поздравлять нас еще рано, — со скромным достоинством начал Василий Васильевич, но тут голос изменил ему, пророкотав торжествующе: — Первые результаты, однако, ошеломляют… Кажется, мы нашли новый подход…

Теперь он и не пытался сдерживаться, обнаружив, как изменилось нечто в его привычно-многолетних отношениях с шефом. Торжествующий рокот его голоса в одно мгновение разорвал невидимые путы, всегда связывающие его в присутствии Старика, он впервые ощутил в общении с ним свою собственную значительность. Василий Васильевич вроде бы продолжал отчитываться, но уже и на отчет это не было похоже: шла заинтересованная, достойная беседа двух крупных ученых; больше всего на свете озабоченных процветанием любимой науки. Шеф лишь изредка перебивал уверенно-плавный рассказ Соловьева требованием уточнить ту или иную деталь; за минувшие три дня Василий Васильевич успел разобраться во всех подробностях своего открытия: вопросы не застали его врасплох.