Борис Попов - Без четвертой стены

— Привет мой Наталье Андреевне. Мы с вашей сестрой, было время, неплохо поработали на ниве просвещения. — Провожая гостей, говорил: — Город наш скоро появится на всех географических картах, дела разворачиваются грандиозные, театр здесь нужен. Глухомань у нас кажущаяся, народ отборный. Вы еще не выезжали к нашим разведчикам? — обратился он к Шинкаревой и Красновидову.

— Нет, — ответил Красновидов. — Но на строительство комбината выезжали, дали концерт, беседовали.

— Знаю. Очень хорошие отзывы. — Он пожал артистам руки. — Но туда, туда, в дебри тайги. Хотя бы для малого представления. Будете там артистами-первенцами, это почетно. — Буров потер подбородок. — На некоторых разведпрофилях нет даже возможности строить жилье: топи, не преодолимые никаким наземным транспортом. Живут в Крутогорске, пользуются услугами вертолетов, как такси: утром вылетают, а вечером возвращаются в город. Бывает и так. Другие неделями вахтуют на профилях. Отдых, разрядка необходимы. Но где возможно поселки строятся, растут. Театру не мешало бы побывать и на объектах и в поселках.

— Обязательно побываем, — сказала Ксюша.

— Вот за это спасибо. Успеха вам, товарищи, и до свидания.

— Что будем делать? — спросил раздосадованный Рогов, когда они вышли на улицу.

— Готовиться к поездке, — ответил Красновидов. — Энтузиазм Ксюши меня вдохновил.

— А что? — заволновалась Шинкарева. — Я что-нибудь не туда?

— Туда, туда, — успокоил ее Красновидов, — хотя с небольшим перехлестом.

Они прошлись по улице Политкаторжан, провожая Рогова до дома. Потеплело. Утром был грозовой ливень, теперь небо очистилось и светило солнце. От тайги шел и стлался по городу бодрящий свежий воздух, пропитанный ароматным настоем хвои.

— Вы зарядкой занимаетесь? — спросила Ксюша, когда они расстались с Роговым и направились в гостиницу.

— Редко, Ксюша, — признался Красновидов, — не до зарядки. Да и спина у меня иногда…

— Болит?

— Категорически возражает против зарядки.

— А я занимаюсь. Бегаю. Боюсь располнеть. — Ксюша вдохнула воздух полной грудью. — Здесь все так здорово. Природа, простая еда. Без движений нельзя. — Хитровато на него покосившись, намекнула: — И вообще нельзя без движения, от неподвижности еще и лень развивается.

— Да, вы правы, — сказал Красновидов. Уловив намек, спросил: — Какая роль лежит на сердце?

— У-у, на сердце лежит много всего. Влюблена в Лауренсию.

— А в советской пьесе не хотелось бы поиграть?

— С удовольствием, — Ксюша ухватилась за рукав Красновидова. — Какая?

Красновидов уклончиво ответил:

— Необычная.

— Вы? — спросила она.

— Что я?

— Будете ставить?

— Не уверен.

Он опустил голову, вспомнив Лежнева. «А ты сможешь?» Посмотрел на ее туфли: стоптались туфли, на сгибе пальцев лопнули по шву.

— Все равно, с удовольствием! — беспечно-непосредственно выпалила она, не обращая внимания, что он смотрит на ее изношенные туфли.

— А как же тогда целина? — припомнил ей Красновидов. — С пьесой вопрос решится не сегодня-завтра.

Ксюша не растерялась:

— А мы приступим к работе там, на целине. Это хорошо, Олег Борисович, честное слово. Нас проветрит степными ветрами, прожарит солнцем, надышимся полынь-травы, наберемся сил. Там разложим и пьесу и роли по полочкам, пофантазируем. Неужели обязательно стационар, столы, стулья?

Красновидов почти в растерянности подумал: «Черт возьми, как просто все на свете у этой женщины. Сколько в ней слепого незнания проблем».

— Идея ваша, Ксюша, крайне заманчива, — сказал он, — но есть обстоятельства…

— Нет никаких обстоятельств, кроме дела, — не отступала она. — Кто нужен будет для пьесы, того и возьмем. И концерт с этим составом построим, и репетировать сможем.

Они остановились у дверей гостиницы. Красновидов разглядывал, изучая, ее лицо. Спросил, не отрываясь от ее глаз:

— Вы домой? В смысле — в номер?

— Нет. Считайте, я вас проводила.

— Спасибо.

«Пожалуй, глаза и делают ее лицо привлекательным. Все время меняются в цвете. Сейчас они кажутся фиолетовыми. А вообще голубые. Нет, зеленые… Забыл. Впрочем, помнится — карие».

Ксюша спросила:

— А какая пьеса?

— Пьеса? — переспросил он. — Пока сказать не могу. Пока, потому что не решено еще до конца, а я суеверен.

— Вот не сказала бы. — Она поправила волосы, вскинула как-то по-балетному руки. — Ну я побежала худеть. А над предложением моим подумайте, правда. Всего вам хорошего.

«…Товарищи артисты, уважаемые гости! Разрешите мне по поручению областного Управления культуры сообщить вам радостную весть, которую на днях передали нам из Министерства культуры по телеграфу:

УЧИТЫВАЯ ПРИБЫТИЕ ГРУППЫ ВЕДУЩИХ АРТИСТОВ ГОСУДАРСТВЕННОГО ДРАМАТИЧЕСКОГО ТЕАТРА В ГОРОД КРУТОГОРСК НА ПОСТОЯННОЕ МЕСТОЖИТЕЛЬСТВО И ПРИНИМАЯ ВО ВНИМАНИЕ ХОДАТАЙСТВО ОБЩЕСТВЕННЫХ И ПАРТИЙНЫХ ОРГАНОВ О СОЗДАНИИ В КРУТОГОРСКЕ ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ТЕАТРА КОЛЛЕГИЯ МИНИСТЕРСТВА КУЛЬТУРЫ ПОСТАНОВИЛА:

ОТКРЫТЬ ТЕАТР В ГОРОДЕ КРУТОГОРСКЕ НА ПРАВАХ ФИЛИАЛА ГОСУДАРСТВЕННОГО ДРАМАТИЧЕСКОГО ТЕАТРА

ХУДОЖЕСТВЕННЫМ РУКОВОДИТЕЛЕМ ТЕАТРА НАЗНАЧИТЬ НАРОДНОГО АРТИСТА РСФСР КРАСНОВИДОВА ОЛЕГА БОРИСОВИЧА

ДИРЕКТОРОМ ТЕАТРА ЗАСЛУЖЕННОГО АРТИСТА РСФСР РОГОВА ПЕТРА АНДРЕЕВИЧА

ОТКРЫТЬ ТЕАТРАЛЬНУЮ ШКОЛУ-СТУДИЮ И НАЗНАЧИТЬ ХУДОЖЕСТВЕННЫМ РУКОВОДИТЕЛЕМ НАРОДНОГО АРТИСТА РСФСР ПРОФЕССОРА ЛЕЖНЕВА ЕГОРА ЕГОРОВИЧА.

Разрешите, дорогие товарищи, поздравить вас, пожелать успехов и смелых творческих дерзаний. В добрый путь, товарищи!

Слово предоставляется Рогову…»

— Ну что же, вот видите ли, это уже аванс, крупный аванс, — Павел Савельевич Уфиркин снял очки, одышливо приподнялся с постели, сдвинул на стуле пузырек, стакан, порошки, положил на него текст стенограммы, медленно опустился на подушку. — Такое и прочитать приятно. Вы уж, Ангелина Потаповна, оставьте мне стенограммку-то на денек, я ее еще, досконально… до конца проштудирую, маленькими порциями… голова, знаете ли… Чуть ведь не плакал от обиды-то: приехал, а праздник и упустил.

— Павел Савельевич, миленький, вы только поправляйтесь. И лечитесь. Вам отлежаться, молодец вы наш, отлежаться надо. У нас у всех сейчас повышенное давление, у всех, — Ангелина Потаповна, казалось, от счастья переродилась. Заостренный носик ее вздернулся кверху, глаза смеялись. — Мне Олег сразу же велел бежать к вам: расскажи, говорит, как ты умеешь — с преувеличениями. А мне и преувеличивать нечего, все и так велико. Поддержи, говорит, мы любим его, нашего Уфиркина.

— Ну, спасибо, спасибо.

— Мы теперь все, все за одного. Как он говорил о вас в своем ответном слове! Самородок, артист, несущий традиции щепкинской правды. Потом уже, на междусобойчике, тост за вас.