Борис Попов - Без четвертой стены

И, будто горя не было, пошел бахвалиться: и с дороги-то его не сбить, и степь-то он как свои пять пальцев, и какой он ухарь машины гонять по беспутью.

— Теперь мы в три аллюра с кандибобером.

Он выскочил из автобуса, поводил носом туда-сюда, поковырял сапогом заметенную нору, прикинул что-то в уме, влез в кабину, надавил на акселератор и поехал теперь совершенно уверенно. Через несколько минут перед ними разостлалось широкое поле пшеницы. Золото ее потемнело от пыльного слоя, грузом придавившего готовые уже к покосу спелые колосья; ветер вздыбил их то там, то тут, колосья, словно живые, ежом встопорщивались над полеглым жнивьем и, ослабевшие, вновь ложились на землю. Святополк, не сворачивая, радуясь своему безобманному прогнозу (спасибо, суслик), безжалостно, даже со злорадством, врезался машиной в пшеничную зрель и катил напропалую. Вскоре показалась и грунтовая дорога. Пыль толстым матрацем лежала на ней, было ясно, что буран прошел здесь тоже основательно, наоставлял следов и унесся в степь кромсать заблудившийся где-то катафалк.

Обочь дороги показались низкие, приплюснутые к земле саманки, щербатые кизяковые ограды, обозначилась деревушка, и Святополк остановил машину.

— Вылезай, приехали, — объявил он и заглушил мотор.

Вид у деревни был жалок и убог. Из окошек высажены рамы, на дороге валялись ведра с выбитыми доньями (казахи крепили такие ведра на крышах вместо печных труб). Вперекид через жерди висели — и почему-то их не сдуло! — лохмотья конских шкур. Аул был безлюден, даже собак не видать, только где-то за саманкой не переставая мекала коза.

— Удавится, — уточнил Святополк, — веревкой затянулась.

И побежал за саманку. Коза перестала мекать, Святополк вернулся и снова уточнил:

— Так и есть, затянулась, еще чуть — и можно было шкуру сдирать. — Заорал: — Ого-го-го-о! Чего попритаились? — Ветер разнес его голос по деревушке. — Выла-азь, заварушка кончила-ась.

Теперь он вел себя по-хозяйски.

— В Карааят приехали. От Викторовки километров пятнадцать. Кольца дали. — И совестливо добавил: — Тут, между прочим, Аят недалеко. Речка — гниль, но умыться, пыль соскресть можно. — Он поискал, поискал глазами. — Где-то тут хауз должон быть, по-нашему — криница!

Схватил ведерце, громыхнул им об скат, вытряхнул песок, поковылял к кринице: развел ведерком пыль на воде, плюхнул его туда. Криница, почти досуха источенная, воду давала скупо, Святополк терпеливо ждал. С четверть ведра набежало, он вытянул ведерце, попил, по-хлюпал себя водой по лицу, остальное понес долить в радиатор.

Из-за оград перед саманками показались казахи: бабы, старики, бесштанные детишки, перепуганные прометнувшейся бурей, пялили удивленно глаза на катафалк, у которого вид был обезображенный, не понимали, как и откуда он взялся и каким чудом уцелел. Старики в бараньих шапках, усы концами во рту, лица — луковки, молча предлагали курево — жухлые ненарезанные листья. Святополка они приняли за главного и посовали ему табак в карман бесплатно.

— Что смухортились, старожилы? — разговаривал Святополк. — Начадило вам здесь, нафурычило?

Лицо его от воды просыхало, становилось зебристым и еще более грязным.

— Друзите ведра на крышу, топите очаги, рису хотим.

Старики не понимали ни звука, но улыбались, кивали головами.

— Не бельмекаете? Ваше счастье, рисом, видать, не богаты.

Он снова побежал с ведерком к кринице, орал оттуда:

— Эй, старожилы, Аят не пересох? Вода бар?

— Бар, бар, — оживились старожилы, — вода бар, якши вода.

— Эй, артисты!

Артисты, измученные, еле живые, вышли уже из автобуса размяться.

— Хотите, отвезу на речку?

Он вернулся с ведерком, стоял перед артистами оживший, забыл, что показал себя ничтожеством и трусом.

— Дайте мне ведро, — попросил Красновидов.

Святополк отдал ведро, Красновидов ополоснул его, пошел к источнику, набрал воды и принес ребятам:

— Пейте.

Ребята пили нежадно, лишь промочили глотки, вода была соленая, с гнилью и мутная от пыли.

— Сколько отсюда до Аманкарагая? — спросил Красновидов у местных.

Старик казах, стоявший поодаль, понял вопрос. Присняв шапку, он поглядел в сторону, словно бы прикидывая, где этот Аманкарагай, указал рукой:

— Так… клометр сорока чтырь бар.

— Врешь, дед, — встрял Святополк, — у тебя километры пешие, а дорога здесь огиб дает, через Албай. Все пятьдесят будет.

— Йок, — старик мотнул шапкой, — йок пятсят, Албай не надо. Албай прав, Аманкарагай прам.

Красновидов вывел среднее: сорок — пятьдесят километров, посмотрел на часы, было около двух. Он подошел к артистам, стоявшим поодаль.

— Друзья, недалеко отсюда река. Есть предложение помыться. Времени в обрез, но если сюрпризов не будет, к концерту мы можем приехать вовремя.

— Уста-али.

— Я понимаю. Но ради чего мы отдали столько сил? Чтобы зря прокатиться? Что думают женщины?

— Надо потерпеть, — сказала Ксюша, — а концерт дать, потом отдохнем, Маринку можно от концерта освободить.

Маринка услыхала, обиделась:

— Как это?! Все так все. — Она посмотрела на забинтованные руки. — Бинты сниму, выступлю, а потом опять забинтую, вот и все.

Поехали на речку. Казахи провожали их, добродушно подняв вверх руки, словно моля аллаха помочь им в пути.

Аят — воробью по колено. Пылевая буря забила русло, текла не вода, а жижа.

Догадались выкопать в прибрежном песке лунки, там оказалась чистая, прохладная вода. Сняли потные комбинезоны, вытрясли их, помылись. И стали походить на людей. Святополк драил автобус, оплескивая из ведерка, чесал язык:

— Что, ухайдакались? Э-э, брат, это вам не в цирке. Степь, она, стерва, с причудами. Кого невзлюбит, сразу к богу в рай. Ее никакими тракторами не укротишь, дикая она, вот что.

Он прогундосил какой-то блатной мотив, вытер о тряпку руки, ударил сапогом по скату.

— Жрать хочется. Поедим?

— Поедим, — подхватил Красновидов, подходя к Святополку, тронул его за локоть, отвел в сторонку и так, чтоб никто не слышал, сказал ему: — Слушайте, Святополк, у меня нет никакого желания вас перевоспитывать, но на время поездки хочу предупредить: прекратите мат, держите себя в рамках, обращайтесь с актерами вежливо, если не хотите, чтобы в конце маршрута у вас были неприятности. Вы освобождены из-под надзора условно. Не заставляйте меня вам об этом напоминать. Я человек жесткий и слов на ветер не бросаю. Это понятно?

— По-ня-атно, — процедил тот.

Подумал: «Подрезать его, что ли, сексота?» Вслух сказал:

— А ты меня научишь вежливости этой, начальник?

— Захотите — научу, не захотите — заставлю.

Святополк прищурил глаз.

— Что ж, по рукам — и мир.

Протянул Красновидову огромную пятерню.