Борис Попов - Без четвертой стены

Буров провел Красновидова в кабинет. Небольшой письменный стол заставлен мензурками и пузырьками с пробами нефти, завален ствольными образцами пород и топографическими картами, испещренными крестиками, стрелками, кружками и цифрами. В большом деревянном стакане — дюжины две разноцветных карандашей и ручек. На стенах таежные трофеи: чучела глухаря, лосиной головы, волка. На полу огромная шкура медведя.

— Садитесь, Олег Борисович, — и он указал на шкуру, — вообразите, что находитесь в мансийском чуме. Кстати, медведь зверь священный. По убитому медведю справляют тризну, пляшут и оправдываются: ты, мишка, все равно живой, душа твоя с нами, ты просто случайно попался. Дней пять-шесть оправдываются. Бывает, и шаман в чум забредет. Присаживайтесь.

И сам уселся по-турецки.

— Не повывелись шаманы? — спросил Красновидов.

— Повывелись… Не до конца. Вера — штука стойкая.

Разговор подобрался наконец к теме. Буров терпеливо выслушал Красновидова. На лице его можно было прочитать смущение: худрук затронул больное место.

— Видите ли, Олег Борисович, — Буров потянулся к столу, выдернул из кипы зеленую папку. — Моя компетенция в этой сфере равна, пожалуй, вашей.

«О-о, — подумал Красновидов, — сфера, компетенция. Смутил человека, заставил вежливо уклоняться».

— Я что-то невпопад? — спросил он.

— Да что вы, — Буров раскрыл папку. — Я понимаю, что интерес ваш не праздный, вам нужны факты, и вы их намерены использовать в работе над пьесой, так?

— Мне нужно докопаться до основной конфликтной сути, — сказал Красновидов, — в общих чертах она уже сложилась… Мне хотелось бы уточнить следующее: по документам явствует, что, исходя из хозяйственно-экономических соображений, правительство решило разведочные работы на нефть в нашей области свернуть.

— Временно! — уточнил Буров.

— Временно, — повторил Красновидов, — но непосредственные исполнители этого решения слово «временно» опускают, и это создает иную ситуацию, которую здесь, на местах, расценивают как вообще свернуть. Отсюда, естественно, возникает сомнение: дескать, нефти-то просто нет, все попытки ни к чему, закрывай лавочку!

— Тенденция такая есть, — сказал Буров. — И в связи с этим создаются дополнительные трудности. Морального, я бы сказал, свойства.

— Мне это очень важно. Моральная сторона дела непосредственно касается людей и не может не повлиять определенным образом на производственные отношения.

— Неминуемо, — согласился Буров.

— Какая же, по-вашему, причина временной остановки широкого фронта поиска, когда вы почти у цели?

— Если говорить о народнохозяйственных масштабах страны, мне думается, причина здесь в следующем: сейчас значительные силы и ресурсы брошены на освоение целины. Идет битва за хлеб, за увеличение посевных площадей. По значимости это целая революция. Распашка миллионов гектаров нетронутой земли требует огромных финансовых затрат. Передний край. Его надо обеспечить техникой, жильем, десятками тысяч людского пополнения. По цифровым показателям целина себя оправдывает. Она уже дает хлеб. Наши нефтяные районы также в достаточной степени уже разведаны, нефть, бесспорно, есть. Но когда она ударит на всю мощность, то потребуются такие же, если не больше, затраты, какие требует целина. Открытие нефти в Сибири, по существу, тоже революция. Представляете эти сложности?

— Мои догадки, — признался, оживляясь, Красновидов, — как раз возле этого и остановились, вы их подтвердили. И все же, — он подыскивал слова, — не хватает какого-то конкретного факта, детали, которая бы разбудила фантазию.

— Детали?

Буров достал из папки два листа.

— Давайте познакомимся вот с этими документами, возможно, они вам в чем-то помогут. Вот заключение комиссии Министерства нефтяной промышленности СССР о состоянии Крутогорской опорной скважины. — Буров надел очки. — «В результате изучения всех материалов комиссия отмечает, что Крутогорская опорная скважина РБ-7 на левобережье Иртыша начата бурением год назад с проектной глубиной 2900 м. Скважина заложена с целью изучения геологического разреза и перспектив нефтегазоносности мезозойских отложений в верхней части доюрского фундамента. Выводы: в районе Крутогорска на глубине 1305—1309 метров открыта залежь горючего газа с ориентировочным дебитом в несколько сотен тысяч кубических метров в сутки».

Буров пояснил: газ, как правило, тянет за собой нефть — и продолжал читать:

— «Не ослабевающая в течение длительного времени сила открытого газоводного фонтана убедительно доказывает, что скважина вскрыла не отдельную небольшую песчаную линзу, а мощную газовую залежь. Открытие горючего газа в Крутогорском районе имеет очень большое значение». А теперь я зачитаю вот этот документ: «Проведенные буровые работы на Крутогорской площади показали о т р и ц а т е л ь н ы е результаты по газонефтеносности; при испытании все скважины дали воду с растворенным в ней газом без признаков нефти, во всех случаях получена пластовая вода с газом в н е п р о м ы ш л е н н ы х количествах. Выявляющаяся неперспективность требует дальнейшее разбуривание Крутогорской структуры приостановить». — Снял очки, спросил: — Достаточно красноречивый, Олег Борисович, не так ли?

Красновидов согласился.

Сложив листки, Буров бросил папку на стол.

— Вот вам и материал для конфликта. Но это, так сказать, производственно-хозяйственная сторона. А за нею стоят люди. Энтузиасты, горячие головы, которым многого не объяснишь, если они всю эту материю испытали своим горбом, опытом поиска. Им противостоят и другого сорта деятели типа доцента Каширкина, верхогляды и любители осмотреться по сторонам. И такого контрастного мотива в пьесе, мне кажется, тоже не следует избегать. А перевес, я уверен, все-таки останется на стороне донкихотов.

Он задумчиво посмотрел на Красновидова.

— Не кажется ли вам, что первооткрывание становится приметой двадцатого века?

Красновидов ответил не сразу. «Буров, кажется, дал мне в руки ключи от секрета». Он приподнялся со шкуры медведя, с трудом распрямился. Сдерживаясь от боли, заставил себя улыбнуться.

— Спасибо вам, Сергей Кузьмич, я обогатился очень полезными сведениями.

— Рад помочь, — сказал Буров. — Если позволите, задам один вопрос.

— Прошу вас, Сергей Кузьмич.

Буров предложил сигарету, они закурили.

— Скажите, если не секрет, как вы отреагировали на рецензию, где пишут о вероятности вашего возвращения в родные пенаты? Честно признаюсь, этот абзац пробудил во мне ревность.

Красновидов вспыхнул.

— А во мне он пробудил бешенство, уважаемый Сергей Кузьмич. Провокационный абзац, беспрецедентный. Возмутительный! Я ответил рецензенту категорическим протестом. Мы театра еще не создали. Он еще младенец, которого надо долго и терпеливо взращивать. И название его, «Арена», пока еще звучит весьма претенциозно. У нас есть одна заслуга: создан коллектив, который можно воспринимать как общность, творческое единство. Создан нравственный, этический климат, в котором одно удовольствие трудиться. Это очень важно. Театр — искусство не индивидуумов, а контакта. В таком коллективе, как наш, мы решим многие проблемы, которых в других театрах, даже самых уважаемых, не решат. Театр в Крутогорске будет, на это я положу свою жизнь. И не я один, уверен. Здесь много дел, огромная страна Сибирь нуждается в очагах высокой, и только высокой, культуры. Вы посмотрите, сколь плачевно состояние театрального дела у нас в области: в окружном центре Ханты-Мансийске театра нет, в Сургуте театра нет. В Тобольске дивное, сказочно красивое здание, театр-теремок. Сработан сто пятьдесят лет назад без гвоздя, топором да пилой. Стоит и манит. Когда-то подмостки этого театра топтали знаменитые гастролеры, была труппа, губернский люд посещал теремок охотно, благоговейно. Сейчас в этом театре на п р е м ь е р у продается десятка два билетов. Стоит теремок, манит, а зритель не идет, театра, по существу, нет. Надеемся, что наша студия станет источником высокопрофессиональных кадров. Сейчас прошел конкурс, влились новые силы. Этот набор мы оставим при «Арене», но впоследствии отдельные выпуски будем готовить театральными коллективами, которые поднимут театры в крупных городах области.