Виктор Ревунов - Не одна во поле дороженька

— Так в избе отец был? — проговорил Дмитрий. — Постой… Постой… А кто же стрелял у дороги.

— Я… Автомат-то у Семенова взяла. А потом бросила и — бежать к лесу. Схватили тогда меня. Расстреляли бы, да наши спасли. Увидела волю — кинулась в березы, в поросль, и обнимаю, и целую эти охапки листьев, а в них солнце так и брызжет… Солнце в листьях целую… Так хотелось жить и мне, и Алексею Ивановичу. Нам на всю жизнь это солнце в листьях. А Семенову славу вечную воздали мы за его подвиги.

— И ты не сказала отцу про автомат? — перебил Дмитрий.

— Зачем? Он и сам никому не говорил про этот свой бой.

— Почему?

— А потому, что этой-то скромностью был он выше своего подвига, — человек был! За это и любила его. Всю жизнь любила его — человека! — сказала Настя и остановилась, будто опомнилась, а потом вдруг пожалела: — И вчера не сказала ему. Знать бы… Прощайте!

— Куда же ты? — остановил ее Дмитрий.

— Пора мне. — Она быстро перешла улицу, мелькнула под фонарем и скрылась в темноте.

Пораженный Дмитрий никак не мог связать воедино: отец, Настя. Война и трагедия и солнце в листьях. Как все это понять?

После похорон Завьялова девять дней прошло, Настя не появлялась.

Дмитрий застучал в дверь ее квартиры. Открыла соседка.

— Настя дома? — спросил он.

— Нет ее. Уехала.

— Куда?

— Сказала, в деревню к себе.

— Давно?

— Вчера. Чемодан схватила — и на поезд. Все бросила. Что случилось? Да вы зайдите.

— Значит, уехала, — проговорил он.

На машине Дмитрий доехал от станции почти до самого Шафранова. Слез за мостом.

Шофер, паренек в берете, показал из кабины, как пройти.

— Прямо по дороге. Рукой подать.

— Берегом ближе, — подсказала женщина, сидевшая в кузове.

Другая, помоложе, подхватила:

— Может, проводить?

Машина тронулась — женщин качнуло, они засмеялись, молодые, веселые, в цветастых, с красным платках, и эти платки долго пылали среди чистого березового леса.

Дмитрий выбрал тропку вдоль реки. На той стороне заливные луга нежила голубая дымка. Да это же лен, лен цветет!

Что-то светлое вдруг вспыхнуло на том берегу. Дмитрий остановился… Настя в белой кофточке стояла в траве, у самой воды.

— Настя!

Через реку глядели они друг на друга. По ее ногам в траве и по легкой ситцевой юбке пролетали от реки отблески быстрины.

— Березку-то в гильзе оставили? Пропадет ведь, — сказала Настя.

— Не пропадет! Привез я березку.

Там, где с опушки раскущивался можжевельником лес, посадили они березку, речной водой полили ее.

Дмитрий посмотрел на развороченную ножом гильзу и далеко отшвырнул ее.

Березка робко топорщилась среди волнившейся травы.

Вырастет тут. На просторе будут зацветать сережками ее весны, закропит заря по траве, что приютила сейчас деревцо в теплом, зеленом шуме родной земли.

1966 г.

Не знаю, с чего начать эту историю, в полной я растерянности, даже лихорадит меня, не могу ни о чем думать, как только о том, что я узнал.

Все началось с безумной моей надежды найти Катю Максимову… Нет, нет, не с этого все началось, а раньше еще — с первой моей встречи с ней; такая уж была судьба — встретить ее и потерять.

Много лет прошло с тех пор, а я не могу забыть ее; особенно осенями, когда рано тускнеет свет и ненастно на душе. А иной раз на миг засеребрится все вокруг от солнца, и вдруг покажется, что такой день уже был когда-то. Люди кругом, и я среди них, бывает, гляжу, задумавшись, через забрызганное дождем окно трамвая в прошлое… Там Катя!

Перед самой войной уехала она к тетке в деревню, и я больше не видел ее, не вернулась.

Горит в ее окне свет, но там живут незнакомые мне люди. Я часто поднимаюсь на пятый этаж к ее двери, стою с растревоженно бьющимся сердцем и чуть заслышу шум — ухожу. Здесь я всегда прощался с Катей, провожая ее до этой двери. Неужели это было когда-то?

Все это время жил я мечтой о нашей встрече. Мне думалось, что встреча близка, что Катя где-то рядом.

Но годы шли: давно минула война, пять лет я проработал в тундре, потом строил дорогу в тайге, и снова я живу в Москве, а Кати все нет…

Что же случилось с ней? Сколько раз я пытался узнать, но безуспешно.

Уехала она тогда к тетке на Смоленщину. Адреса ее у меня не было: затерялось где-то единственное письмо, которое после отъезда прислала мне Катя.

Чего жду я, на что надеюсь? Жива ли она? А может, давно забыла меня — и так ведь бывает.

Я то смирялся с тем, что ее уже нет для меня, то вновь разгоралась моя надежда. И раз, когда я ехал домой в трамвае, мне показалось, будто она шла по тротуару вдоль железной ограды, красивая, в синей кофточке.

— Катя! — закричал я, выскочил из трамвая и бежал до конца той улицы.

Я вернулся назад к железной ограде и долго стоял — ждал, ждал ее. В небе пылал закат, над домом с балконами плыли подсвеченные облака, через стеклянные двери видны были комнаты, залитые теплым светом.

Есть же люди, которые знают о Кате, есть и дорога к ним. Но как отыскать ту дорогу? Как? В тот вечер зашел я к Катиной соседке — Марии Петровне. Я и прежде навещал ее: спрашивал про Катю.

Открыла мне сама Мария Петровна, седая маленькая женщина.

— Где же вы пропали? — сказала она. — Я, кажется, узнала название деревни, куда уехала Катя… Желанье!

«Помнится, Желанье», — сказала Марии Петровне подруга Катиной матери. С этого я и начал свои новые поиски.

Я сразу же пошел к своему школьному товарищу Голубкову Сергею. У него была старая карта Западного края. Может, обозначена на этой карте и деревня Желанье?

Жил Голубков на Донской в старинном купеческом особняке, в небольшой комнате с окном в палисадник, густо заросший акациями. Весной, помню, жарко цвели они золотисто-желтыми соцветиями, и даже сейчас, проходя мимо палисадника, почувствовал я тот неиссякаемый запах цветения, свежести, остановился перед изгородью и потрогал прохладные листья.

Хозяин был дома: горел свет в незанавешенном окне. Вижу, как он с кувшином подошел к окну.

— Сережа! Открывай.

Он ждал меня в дверях комнаты, чуть сутуловатый, худой, на загорелом лице вдруг вспыхнула улыбка. Давно не виделись, а он и не изменился, только разве что рыжие волосы его заметно поседели.

Застал я его дома случайно: после работы он ездил на дачу, где была семья. Сегодня забежал на минуту — полить цветы.

Цветы стояли у окна на полу в больших горшках и кадках — фикусы, лимоны, кактусы и даже яблонька с кривым толстым стволиком. И пока хозяин их поливал, выходил на кухню и возвращался с водой в кувшине, я подошел к карте на стене. Где же эта деревенька Желанье? Вот Смоленск, вот Днепр, Осьма, Угра. Сотни названий.