Виктор Ревунов - Не одна во поле дороженька

«Неужели на земле может зародиться такая гадость?».

Увели Кирилла.

В школе, в том самом классе, где когда-то за партой сидел, его обыскали. Нашли письмо. Это было письмо Фомина: просил он Кирилла, коль придет к своим, передать эту весточку.

Вальтер Келлер, немецкий офицер, взял письмо — свернутую в трубочку бумажку, развернул ее.

«Друг ты мой! Нет надежды на то, что останусь в живых. Ванюша, дружок, не знаю, дойдет ли до тебя эта весточка, но если вдруг дойдет, ты расскажи обо мне моей жене и дочурке, найди такие слова, чтобы смягчить их боль от того, что меня больше нет.

Вот и все, пожалуй. Прощай!

Келлер вернул письмо Кириллу.

— Ты Фомин? — спросил он.

Кирилл не ответил: не все ли равно, с какой фамилией его расстреляют.

Келлер взял пистолет со стола, надел фуражку.

— Живо!

Уже светало, шиповниковым цветом брезжила в тумане заря.

Из амбара в отдушину увидели, как прошел Кирилл с лопатой, за ним — шагах в шести — Келлер в фуражке с высокой тульей, в ремнях, в руках — пистолет. Прошли у самой обочины, за которой — луг, а дальше — Угра еще в пару.

За деревней свернули в осинник. Тут уж лежали расстрелянные.

— Копай, — приказал Келлер.

Он сел на поваленную березу, положил рядом фуражку. Сам бледный, даже руки его бледны. Еще не нюхал пороха, но по дороге сюда увидел немецкую машину, в ней лежали какие-то уродливые колоды в грязи, в копоти. Словно в обмороке, потемнело перед глазами… Это же убитые.

С востока доносился тяжкий гул.

«Где автоматчики? Почему не идут?»

Кирилл бросился на Келлера. Раздался выстрел, но опоздал. Они схватились, затоптались в вязкой земле и оступились, упали в яму.

Счастливая, видно, звезда горела вчера в росинке на Кирилловом следу. По этому следу он и пришел под ту березу, где лежал Фомин.

Кирилл встал на колени, прислушался. Дышит политрук, дышит, раскрыл глаза.

— Ты? Смерти дожидался, а друга дождался.

— Скорей отсюда! А Дмитрий где?

Дмитрий два часа тому назад оставил Фомина. Пошел к деревне. Долго таился в кустах в отдалении. Прошли немецкие танки к фронту. Там распухало багрово-красное зарево. Жутко! Что делать? Куда идти? Печально проскрипел коростель. Нет Кирилла. Может, давно лежит в кустах, сам холоднее росы? Нарвался на засаду? Схватили?

Только тут он вдруг понял, что остался один. Как бы ни было тяжело, всегда все решал Кирилл: даже в том последнем бою в окружении, когда, задыхаясь, бились прикладами и саперными лопатками в кустах, Дмитрий был рядом с Кириллом, за ним бежал в самый ад, а не туда, где было потише, и вырвался, и дальше шел за ним, как бы по готовому следу, а теперь не было следа.

«Думал, с ним не пропаду, а он и сам пропал».

Надо на что-то решаться. Но куда идти? Куда?

Раздались голоса невдалеке. Ветка треснула под ногой Дмитрия, он попятился и упал. Бежать! Бежать в самую глушь, в болота.

Ближе всех была сторожка лесника Полунина.

Затявкала собака, когда Дмитрий добрался до сторожки. Оконца черные, мечутся тени по плетню. Постучал в окошко чуть слышно.

— Кто?

Дмитрий шепотом сказал:

— Алексей Яковлевич, свои.

Открылась дверь.

— Кто такой?

— Не узнаешь?

Полунин впустил Дмитрия в избу. Теплынь, хлебом и щами пахнет.

Сел Дмитрий на лавку, сил нет даже сидеть.

— Дай хлеба хоть корку.

— Отдали полстраны, а теперь хлеба корку дай. Хрена вон тебе с огорода, а не корку!

Маленький, с каплю, огонек засветился в сторожке. Полунин отрезал ломтик хлеба, а краюху завернул в холстину. Выставил чугунок с картошкой.

Дмитрий откусил хлеба, разломил картофелину и, уткнувшись в руки на столе, стал жевать.

— Плохи дела, — сказал Полунин, сам седой, в белой рубашке и в стеганке, нюхнул табаку. — Разбили, что ль, крепко, что один идешь?

Дмитрий не ответил: спал с зажатым в кулаке куском хлеба.

…— Кирюшку расстреляли.

Застонал Дмитрий, проснулся. Какой нехороший сон про Кирилла! Уже светло. Полунин на пороге стоит в мокрых сапогах, в картузе.

…— Кирюшку расстреляли.

Не сон — правда!

— Где?

— В осиннике, за вашей деревней… Такого малого уложили!

Весь день пробыл Дмитрий у Полунина. Жаловался на боль в голове, на ломоту. Глотал кипяток с сушеной малиной.

«Расстреляли Кирюшку… Что с политруком? А если жив политрук, и сейчас ему кто-нибудь глоток воды подал? Ну как узнают, что я раненого оставил? Верная смерть!»

Дмитрия как холодом окатило, когда он встретился взглядом с Полуниным.

— Я пошел. Может, приду.

— У меня ничего не высидишь.

— Может, по делу приду.

Из чащи Дмитрий поглядел на осинник за деревней.

«Там расстреляли. Вот и довоевались! Прощай! Прощай, Кирюшка! Немного я сдал, прости!»

Хоть бы был жив политрук. Представил, как вернется и, если тот жив, водой его напоит и дотащит к Полунину. Ничего не боялся, только бы жив был политрук.

Он вернулся под березу, где оставил Фомина. Пусто, только трава примята.

Люди были!

Тогда-то Дмитрий и забежал в речное колено, забился в самую глушь под берегом, самого себя хотел в этой тьме скрыть. Вцепился в корень и зубами стал грызть его.

Они стояли друг против друга.

— Как узнали, что политрук в лесу? — спросил Дмитрий и посмотрел на Рину, которая сидела на берегу: не слышала ли? — Ты знал про него. Я пришел, а политрука уже не было.

— Выходит, я выдал?

— Говорят, кто-то выдал. А знали про него мы вдвоем. Так или не так? Давай выясним наконец все до конца!

— Понимаю… Но не было и тебя, Митя, когда я пришел. Говорят, ты тогда вернулся с водой и хлебом. За водой и хлебом к Полунину ходил. Ну и просидел там денек, бросил Фомина… А у нас не было времени тебя ждать. Меня искали. Как я жалел, что тебя не было! Лесник Полунин помог.

— Тогда кто же его выдал? — громко сказал Дмитрий.

— Он жив.

— Жив? Фомин жив?.. Постой, постой, а как же удалось тебе?..

— Мы выяснили все, что ты хотел. Что тебе еще надо?

— Так, значит, он жив?

— Жив, Митя, жив. Не знал я тогда, что жизнь его сейчас мою жизнь оправдает. Ты не поверил бы мне, если бы он умер от ран.

— Поверил бы, Кирилл… Прости…

— А как же перед ней? — Кирилл кивнул в сторону Рины.

— Она тебя волнует?

— Скрывать придется всю жизнь… что ты раненого бросил.

— Его спасли, а меня добили?

— …Что у вас там случилось? — спросила Рина, когда Дмитрий подсел к ней в траву на берегу.

Дмитрий поглядел в луга, куда уходил Кирилл.

— Пустяки. Войну вспомнили.

Кирилл остался работать шофером в совхозе. Сколько сразу встреч и знакомств случилось в дороге!

Как-то встретил Рину.

Она ходила в лес за земляникой. Набрала корзиночку у самой дороги на сушистых вырубках с порыжевшими папоротниками и пнями. Ягоды бело-розовые и красные, крупные, особенно в траве, а возле пней помельче, зато слаще — подвяленные на припеке.