Григорий Боровиков - Ника

— Подумайте! А он ловкач. — Венков рассмеялся.

Всю ночь хлестал дождь, да такой обильный, какого и летом-то не было. Все небо затянуло сплошной темной тучей, неожиданно вернулось тепло, и прихваченная холодом земля размякла, расползалась под ногами. На улице, на огородах заблестели мутные лужи. С крыш шумели ручьи, разбивались на земле в грязные брызги. Пустынные были днем усовские улицы — ни людей, ни подвод, ни собак, — а вечером, проваливаясь в грязь и держась за плетни и ограды, потянулись люди к клубу с освещенными окнами и с фонарем на столбе у входа. В световом круге шаркали подошвами по железным скребкам, щепками счищали грязь с обуви, потом вытирали о солому, расстеленную на широком каменном крыльце.

Когда Венков с женой пришел в клуб, зал гудел возбужденно и нетерпеливо. Распоряжавшаяся в зале девушка с повязкой на рукаве «дежурная», усадила Венковых в первом ряду, где были предусмотрительно оставлены места для колхозных руководителей. Только сели, к Венкову подошел Перепелкин.

— Что ж, Николай Семенович, из района никто не приехал и уж не приедет.

— В такую-то непогодь кто поедет.

— Тогда начнем?

— Давайте. — Венков встал, пошел впереди Перепелкина за кулисы.

На сцене стоял стол под красным покрывалом, суетились девушки и парни, расстанавливая стулья. При появлении Венкова и Перепелкина откуда-то вынырнула заведующая свинофермой Анна Семеновна, вид у нее был очень занятый.

— Президиум у меня наготове, ждет команды, — сказала она.

— Зови! — распорядился Перепелкин.

Не прошло и пяти минут, как за столом чинно уселись Венков, Перепелкин, Варнаков, Анна Семеновна, Славка, Лавруха. По взмаху руки Анны Семеновны два подростка, стоявшие по краям авансцены, потянули за веревки, вслед за тем заскрипели блоки, и половинки занавеса поползли в стороны.

Венков удовлетворенно смотрел в зал на тесно сидящих людей. Были тут и бабушки с малышами на коленях.

Из-за стола вышел Перепелкин, прошагал к рампе и, освещаемый снизу маломощными лампочками, заговорил глуховатым голосом:

— Товарищи! Ну вот мы и открываем долгожданный наш клуб.

В зале захлопали, сначала разрозненно и неуверенно, потом отдельные хлопки стали сливаться в общий, нарастающий гул, и вскоре в стены ударила шумовая волна, покатилась и выплеснулась на сцену, как водопад.

— Товарищи! — кричал Перепелкин, но голос его не был слышен, и только смешно раскрывался и закрывался рот, посверкивая белыми зубами.

Постепенно шум опадал и наконец утих. Снова стало слышно Перепелкина:

— Не все еще готово в клубе, как бы надо. Но и Москва не сразу построилась. И не беда, что в нашем клубе не все так, как хочется, как надо. Но есть стены, потолок, крыша не протекает, и тепло. Значит, есть очаг культуры. Теперь многое зависит от нас самих, от всех нас, вместе взятых, и от каждого в отдельности. Открыта запись в кружки художественной самодеятельности — развивайте свои таланты. Будут читаться лекции, показываться кинокартины, устраиваться спектакли, танцы. Будем приглашать артистов из города. У нас еще нет плана работы клуба, но при вашем участии мы его составим. Давайте ваши предложения…

От имени партийной организации и правления колхоза выражаю благодарность всем, кто принял бескорыстное участие в достройке клуба… Слово имеет секретарь комсомольской организации.

Под аплодисменты Перепелкин сел, а на его место вышел Славка.

— Я коротко, товарищи! Как объявлено в афише, сегодня у нас в программе: официальная часть… Она идет сейчас… Потом концерт художественной самодеятельности, потом кино.

Из зала выкрикнули:

— А буфет будет?

По рядам пробежал смех. Славка оглянулся на стол президиума, пытался поймать взгляд Перепелкина или Венкова. Но встал Варнаков и поднял руку.

— Я отвечу на вопрос, — сказал председатель сельсовета. — Мы уже договорились с райпотребсоюзом о буфете в клубе. В январе буфет откроется.

— С пивом? — послышалось из зала, и опять рассыпался смех.

— Это видно будет, — ответил Варнаков.

После комсомольского секретаря объявили перерыв. Люди ходили по фойе, увешанному плакатами и рекламными афишами кино, по-хозяйски осматривали комнаты.

Венков, показывая помещения жене, думал о том, что, конечно, хорошо, что клуб открыли, но сколько еще надо сделать! Он договорился с районным начальством, что из первых же пианино, которые привезут в раймаг, одно будет продано колхозу «Россия». Пианино не ахти какие, выпускаемые на только что созданной фабрике в областном городе, но лучших-то нет. Дал он заявку в областной отдел культуры на заведующего клубом. Поговаривают об организации школы по подготовке работников для сельских клубов, но когда-то это будет. А в Усовку такого бы парня, чтобы немного был музыкант, играл бы на том на сем, немного был бы режиссер, чтобы хороший организатор. И чтобы непьющий. Последнее условие непременное… Обещали подыскать. Но когда? Киномеханика будет содержать кинопрокат. Оправдает зарплату и прибыль даст. А кто-то должен топить кочегарку, убирать, мыть полы… А вешалка? Сейчас кто в пальто сидит, кто снял да под себя на скамейку положил… Но всегда так нельзя… Клуб требует работников, которые не пашут и не сеют, а платить им надо. «Вот и снижай себестоимость продукции, — горестно заключил Венков, а через короткое время продолжал эту мысль так: — Но ведь все это: клуб, культурный отдых, развлечения — должно улучшать настроение людей, они должны лучше, успешнее работать… Теоретически так…»

С такими раздумьями сел он в первом ряду на концерт. Хотелось ему домой, посидеть за чаем, побыть вдвоем с женой. Редко видятся они, а тут приехала жена на четыре дня, да и те пролетают все в делах. Конечно, он не будет завсегдатаем клуба, но сегодня, в день открытия, было бы бестактностью не остаться на концерт, неуважением к общей радости.

Занавес распахнулся, собираясь волнистыми складками. На пустую сцену, не имевшую даже задника, вышла Ника. В темном платье, с янтарными бусами, в черных блестящих туфлях на высоких каблуках, она прошла к рампе, прямо держа спину и прижав к бокам оголенные до плеч руки.

— Первый наш концерт готовился наспех. Участники просят извинить, если что не так получится… — Выждав немного и подняв глаза вверх, будто припоминая что-то, она четко и громко объявила: — Современные лирические песни исполнят супруги Михалевы.

На сцену вышли знакомые всему селу учителя. Михалев нес в одной руке стул, а в другой гитару. Усевшись на стул, он коснулся пальцами струн, и послышался говорливый перебор гитары, потом Михалев кивнул жене, и они запели: