Григорий Боровиков - Ника

За селом потянулись сначала помидорные плантации с недозревшими кое-где запоздалыми плодами на безлистных уже стеблях, потом сад за земляным, сгладившимся от времени валом, с выкупанными в дожде яблонями и вишнями.

Лошадь с прилизанной дождем шерстью стала как бы меньше, слабосильнее; раскачиваясь из стороны в сторону, мотая головой, она клонилась мордой к земле, с усилием вытягивая повозку из грязи. На колесах так налипли комья глины и чернозема, что не видно было спиц и ободьев.

Остановив лошадь, Венков слез с повозки и сапогом очистил колеса от грязи.

— Пуды на каждом колесе, — сказал он и сел на повозку боком, свесив ноги.

— Да, дорожка, — произнесла Тамара Николаевна. — Доедем ли?

— Доехать надо. Не спеша доедем. Только бы повозка не поломалась…

Немного отдохнувшая лошадь послушно пошла после первого же понукания. Повозка проваливалась передними колесами в залитые водой ухабы, вдруг виляла задом по скользкой дороге, будто по мылу, перекашивалась, треща и грозя опрокинуться.

— Не видно, по какой колее направлять лошадь, — пожаловался Венков. — Пусть сама выбирает дорогу.

— Сколько будем ехать пятнадцать-то километров? — поинтересовалась Тамара Николаевна.

— Загадывать нельзя. Нам бы до шоссе добраться, а там до железнодорожного разъезда два километра по асфальту.

И замолчали надолго.

Николай Семенович думал, что дождь — это благодать. Запас влаги полям нужен. А потом бы снегу пасть на мокрую землю, залепить влагу-то, укрыть. Пусть бездорожье, пусть люди не высунут носа из деревень, а пусть льет.

А дождь ровными струйками тек по капюшону, по плечам, по спине. Плащ задубел, плохо гнулся. Ватник под плащом стал волглым, под ним была меховая жилетка, а под ней рубашка, белье. И сквозь все одежки тело чуяло сырую свежесть.

Выехали на поле с убранным подсолнухом. Черными головешками торчали будылья без шляпок. Казалось, конца не будет этому полю. Дорога то поднималась на пологий увал, то спускалась в низинку, а потом вилась между черной пашениной и луговинкой с отросшей после косьбы зеленой отавой, усеянной кое-где коровьими шаньгами.

Поднялись на взгорок; медленно взволокла лошадь повозку и остановилась, раздувая бока.

— Отдохни, Рыжуха, отдохни, — ласково приговаривал Венков, слезая и поправляя сбрую.

Лошадь косила на него сиреневым глазом, вздрагивала ноздрей.

Когда опять Рыжуха потащила повозку, Венков прошелся пешком, чтобы облегчить груз. Он сел лишь в сосновой рощице, где песчаная дорога уплотнилась от дождя, и колеса в ней не вязли.

— Эту рощу посадили шестьдесят лет тому назад. А откуда по опушкам и на полянках березы взялись — не понимаю. Может, птицы семена занесли, может, ветер. Ты не замерзла, Тамара?

— Мне совсем не холодно. — Отогнув край капюшона, Тамара Николаевна внимательно посмотрела на сосны и медленно сказала: — Я решила уволиться с работы и приехать в Усовку.

— Мне было бы это приятно и неприятно, — ответил Николай Семенович, придавая голосу как можно больше задушевности.

— Почему неприятно? — удивилась Тамара Николаевна.

— Что ты будешь делать в Усовке? Быть домашней хозяйкой — дать повод говорить, что, мол, председателева жена барыней живет. Такая молва будет мне неприятна.

— Буду рядовой колхозницей.

— Дояркой? Свинаркой? Телятницей?.. Это с дипломом о высшем образовании. Как это с государственной точки зрения? А?..

Тамара Николаевна молчала, сидела неподвижно, точно кукла, смотрела, как лошадь переставляет заляпанные грязью нога и как при каждом шаге вздрагивают под кожей мышцы.

— Но что же делать? — вдруг нервно, помимо воли вырвался из груди ее крик. — Как быть?

— До лета оставим все, как есть. — По тому, с каким напряжением говорил Николай Семенович, она поняла, что ему трудно. — В отпуск приедешь к нам. А там видно будет. Со временем появится в Усовке работа и для тебя. Может, пекарню сельпо заведет, может, еще что. До лета как-нибудь потерпим, там видно будет. Может, в школе потребуется учительница биологии. Ты хотя и без педагогического уклона, но сможешь этот предмет вести. Я уже на всякий случай говорил в районо.

— Что ж, школа — это подходяще.

— Мне обещали перевести биологичку в другое село, если где-то окажется место, а тебя — в Усовскую школу. Я действую, ты не думай.

— Наберусь терпения, — покорно произнесла Тамара Николаевна. — Ты только береги себя и Алексея: он ведь еще ребенок.

— Алексей что? Он в деле. И пусть больше влезает в работу, пусть становится мастеровым. Только бы жениться прежде времени не вздумал.

— А что, разве есть намеки? — Тамара Николаевна резко повернулась к мужу, и глаза ее стали еще круглее, еще больше.

— Пока намеков не видно, и он, кажется, в мыслях не держит ничего такого… но так много хороших девушек, может какая и повиснуть у него на шее.

— Да, девушек много, я заметила. А на тебя не вешаются?

Венков громко рассмеялся.

— У-у! Проходу не дают.

— Я серьезно спрашиваю.

— А я серьезно отвечаю.

— Ты только заранее меня извести… если с какой закрутить задумаешь.

— Это зачем?

— Чтобы я об Усовке перестала думать.

— Хорошо: извещу. — Венков обнял ее и поцеловал в щеку мокрыми, холодными губами и весело крикнул на лошадь: — Ну, Рыжуха, давай, тяни помаленьку. Вернемся, велю дать тебе два дня отдыха.

А Рыжуха все чаще останавливалась, оглядывалась на седоков, как бы ожидая какой-то милости. В овраге со вспухшим от дождя ручьем она, постояв, не смогла вытащить повозку. Венков спрыгнул в воду, взял на руки жену, перенес через ручей, потом стал толкать в задок повозку, умоляюще покрикивая:

— А ну, взяли! Пошла, пошла!.. Ну, ну! — Он причмокивал, дергал вожжи, упирался ногами в дно ручья, ища твердой опоры, покрикивал: — Еще взяли! Но-но-о!

Налегая то на одну оглоблю, то на другую, лошадь рывком стронула с места повозку и, сгибая хребтину, с трудом выехала из оврага.

Дав отдохнуть лошади, поехали дальше. Кругом чернела пашня.

— Наша зябь, — сказал Николай Семенович. — Два километра проедем, будет озимь. Потом деревня Лапшовка, а от нее до шоссе четыре километра.

— Ты скажи, сколько часов еще ехать? — устало спросила Тамара Николаевна.

— Часа три-четыре. Да ты не бойся, Тамара! Приедем, дам Рыжухе овса. Пока она будет кормиться да отдыхать, мы с тобой в комнате ожидания поедим, чаю выпьем. — Венков откинул брезент, проверил, на месте ли корзина с едой и термосом. — Посажу тебя в вагон и поеду обратно.

— Переночевал бы ты на разъезде-то, а то ночь захватит в поле.

— До ночи далеко.

— А мне все кажется, что уже вечер.

— Это из-за дождя.

— И когда он перестанет лить!

— Пусть льет: это хлеб, овощи, мясо. Без дождя нам плохо. А ты уж наберись терпения.