Инга Петкевич - Лесные качели

Он все еще стоял возле окна, стоял, опустив глаза на черный сугроб между рам, и вдруг одно жгучее воспоминание проявилось в его памяти.

Между рамами, на черном сугробе, причудливо изогнувшись, покоилась черная от копоти роза. И в памяти четко проявился тот сумрачный осенний день, когда, вымыв окна, Катя закрывала их на зиму.

Люди за долгую суровую войну научились беречь тепло. Катя тщательно законопатила ватой щели в первой раме и заклеила их сверху полоской белой бумаги. Потом она положила между рам толстый слой серой ваты, прикрыла ее сверху ватой побелее и теперь разгуливала по комнате в поисках какого-нибудь украшения для этих ватных сугробов. Она собиралась уже положить туда яркие искусственные цветы, недавно купленные на базаре, но тут Егоров взбунтовался.

Было воскресенье, он лежал на кушетке в тапочках на босу ногу и в американской пижаме. Он валялся на кушетке, маялся бездельем и рассеянно наблюдал за Катей. Эти базарные цветы уже давно раздражали его своей явной безвкусицей, и тут, чисто машинально, он посоветовал Кате выбросить их на помойку. Катя вздрогнула, точно от удара, покраснела и надулась. Егоров знал, что теперь она надолго уйдет в себя и затаится пестовать свою обиду. В свою очередь он тоже рассердился на нее за все эти капризы и фокусы, без которых не обходилось ни одного выходного дня.

Они все больше отдалялись друг от друга. Катя жила бытом, вила свое гнездо и подчас тащила в него всякий хлам, вроде этих злополучных восковых цветов. Егорову было душно и тесно в этом гнездышке, он давно умел летать и всегда рвался прочь, на волю, подальше от этих кукол и тряпок. Вот и тогда он вскочил с дивана, чуть не раздавив котенка, что играл тут же под ногами (кошек он тоже никогда не жаловал), и бросился прочь на свежий воздух.

Побродив по улицам и посидев в местной пивной под названием «Фонарики», он поутих, и ему стало жалко Катю. Он пошел на базар, за большие деньги купил там одну чайную розу, принес ее домой и торжественно вручил оробевшей, зардевшейся от радости Кате. Она сначала поставила розу в большой довоенный хрустальный фужер, но передумала, бережно положила цветок на вату меж рамами и закрыла окно.

С тех пор прошли многие годы, прошла вся жизнь, а черная, будто опаленная временем роза покоилась на черном сугробе, ждала возвращения Егорова на родное пепелище…

В прихожей раздался звонок.

Женщина из бюро бытовых услуг «Невские зори» оказалась симпатичной домашней теткой. При виде мрачного запустения, которое царило в комнате, она вначале разахалась, потрясенно озираясь по сторонам, но тут же засучила рукава и отважно ринулась в бой. Пока он подогревал на кухне воду, она уже открыла окна, убрала черный сугроб и намазала мелом стекла.

Работала она быстро и так ловко, что за ней приятно было следить. Работая, она рассказала, что дома у нее заперт маленький ребенок, из-за которого она бросила производство и теперь бегает по домам, потому что это дает ей возможность несколько раз на дню навещать своего ребенка. Рассказывала она тоже очень легко и ненавязчиво, будто стараясь его развеселить и развеять мрачную атмосферу этой запущенной комнаты.

Он рассеянно слушал нехитрую болтовню и сам не заметил, как отошел и расслабился, и даже зачем-то рассказал этой посторонней женщине о трагедии, которая тут когда-то разыгралась. Женщина, продолжая работать, сострадательно охала и кивала, и только когда до нее дошло, что все события произошли много лет тому назад, она от удивления перестала работать, села на подоконник и внимательно, даже подозрительно уставилась на Егорова.

— Большой срок!.. — невольно вырвалось у нее, но она тут же испуганно замолчала и схватилась за свою спасительную тряпку.

Егоров поспешил заверить ее, что он вовсе не сидел все это время, а летал. Что он по профессии летчик. Но она, кажется, не очень ему поверила. Как видно, сидевших людей она видела в жизни больше, чем летчиков, а он, Егоров, за этот тяжелый месяц вынужденного одиночества и вправду малость одичал. Он поглядел на себя в серое зеркало «мойдодыра» и остался весьма недоволен своей внешностью.

— Вы бы в баню сходили, что ли, — вздохнула женщина, — а я тут пока сама управлюсь.

Он согласился, быстро, по-военному собрал свое белье. Женщина дала ему подписать какие-то наряды, он расплатился с ней. На чай она не взяла, вздохнула и, застенчиво улыбаясь, предложила записать свой телефон и, если что понадобится, звонить прямо к ней на дом, и она всегда придет и поможет.

— Зовут меня просто Катя, — сказала она.

— Катя? — переспросил он. — Просто Катя?

— Да, Екатерина Антоновна, — женщина смутилась под его пристальным взглядом и даже испуганно отступила от него.

— Катя, — повторил он. — Мою жену тоже звали Катя.

— Тезка, значит, — она смущенно потупилась и заспешила обратно к недомытому окошку.

— У меня к вам еще одна просьба будет, — сказал он ей вдогонку.

Она тревожно поглядела на него. Она явно его побаивалась, и он замялся.

— Вопрос весьма деликатный, — начал он. — Сам я никак не могу решиться, но вы мне сразу… да нет, не подумайте ничего лишнего. У меня тут никого нет, и совершенно не к кому обратиться, но если вы не захотите, то не надо… — Он окончательно запутался и смущенно замолчал, его замешательство передалось женщине, и некоторое время неловкое тревожное молчание висело в воздухе.

Женщина водила тряпкой по стеклу. Он и сам был не рад, что коснулся вдруг этого больного вопроса, но теперь отступать было поздно, она еще бог знает что подумает.

— Понимаете, — снова начал он, — там за шкафом целая куча всяких вещей. Так вот, если вам не трудно, разберите их без меня. Что нужно, возьмите себе, а остальное выбросьте на помойку. Я вас очень прошу.

Женщина на окошке облегченно перевела дыхание и улыбнулась ему тихой застенчивой улыбкой.

— Конечно, конечно, — с готовностью согласилась она. — Вы не волнуйтесь, я все поняла. Все будет сделано, вы только не волнуйтесь.

Егоров и не заметил, что так разволновался, и только после ее слов обнаружил вдруг, что руки у него дрожат и сам он мечется по комнате.

Четверть века испытывал он пространство и скорость, а жизнь тем временем испытывала его самого. Какие еще испытания уготовила она ему под занавес? Что ждет его впереди? Жизнь… Ему показалось, он только что вернулся к нормальной человеческой жизни с ее обыденными потрясениями и радостями. Они ему были явно не по силам.

Вернувшись из бани, Егоров буквально не узнал свою комнату, такой порядок и даже уют сумела навести здесь за каких-то два-три часа эта милая женщина. На столе была постелена чуть пожелтевшая от времени белая скатерть, в центре ее лежали начищенные до блеска серебряные ложки, стояла знакомая серебряная сахарница и несколько чистых чашек, на блюдечке лежал свежий лимон и несколько дешевых конфет. Милая женщина, она не могла знать, что после бани он привык баловаться пивом, а к чаю вообще относился равнодушно. И все-таки, отдав должное ее заботе, он поставил на кухне чайник. Заварив новый чай, с удовольствием выпил его. Потом он лег спать и впервые спал на этом месте спокойно и без сновидений. Впервые тяжелый самолет не потрясал ночью его комнату.