Инга Петкевич - Лесные качели

— Но нельзя брать на испуг, — назидательным тоном сказала Капа.

— Не только можно, но и нужно! — горячо возразила Светланка. — И не только детей. А то уж больно распоясались. Воду травят — рыба гибнет, воздух травят — растения гибнут, а человек знай себе меняет одну машину на другую. А откуда все это берется? Из земли, из недр, из природных кладовых. Но они же не вечны. Вот и транжирим все подряд, не думая, что нашим детям ничего не останется. Нет, надо пугать, и одергивать, и ставить на свое место.

Выслушав эту информацию, Егоров за стенкой крякнул от досады и уже хотел было заявить о своем присутствии, но Светланка вещала так горячо и красочно, что он невольно заслушался. Кроме того, ему не очень хотелось обнаруживать себя и выяснять с ней отношения. Он уже побаивался Светланки и справедливо опасался, что никакой пользы для себя от подобных объяснений не извлечет, а лишь усугубит и усложнит ситуацию. Словом, если уже его угораздило свалять дурака, а Светланка так ловко воспользовалась его оплошностью, то лучше помалкивать и делать вид, что ничего не случилось, потому что глупость, стоит оступиться, обладает опасным свойством затягивать в свою трясину, и чем больше ты барахтаешься, тем глубже погружаешься в нее. Лучше затаиться и не попадать больше в Светланкины коварные лапки, иначе одурачит и заморочит до полусмерти. Поэтому Егоров не стал заявлять о себе и с чистой совестью продолжал подслушивать Светланкины разглагольствования, как подслушивал бы в военной обстановке стратегические тайны неприятеля.

Между тем разговор за стенкой перекинулся на более интимные темы.

Капа молчала, но, как видно, Светланка не очень-то и рассчитывала на Капину отзывчивость. Просто Светланку несло, и ей уже было все равно, на кого вылить поток своего красноречия. Ее мучил вопрос, что такое прошлое, и что такое настоящее, и стоит ли оглядываться из настоящего в прошлое. Может быть, они взаимоисключают друг друга и прошлое гибнет по мере удаления от нас, и там остаются одни руины. И может быть, нужно оставлять прошлое в том первозданном виде, каким оно было когда-то, и никогда уже больше туда не оглядываться, не переосмыслять и не жалеть о нем, потому что прошлого все равно уже нет, и ничего там уже не изменишь и не поправишь?

Егорову Светланка всегда казалась совсем еще девчонкой. Лагерь был на самообслуживании, и Егоров полагал, что Светланка — школьница, которую назначили пионервожатой, и теперь он с удивлением узнал, что Светланке уже двадцать три года, что она успела прожить богатую событиями жизнь и многое пережить. Она уже окончила университет и успела побывать замужем и даже развестись. Егорову было забавно узнать, что Светланка почитает себя многоопытной женщиной, втайне вздыхает о своей погибшей молодости и даже завидует этим «соплякам», у которых еще все впереди.

Особенно удручал Светланку сюжет ее первой любви, на который она сваливала все свои жизненные неудачи и поражения. На этот счет Светланка имела множество разнообразных точек зрения. Их было так много, что они путались в ее горячей голове и незамысловатый сюжет ее первой любви порой казался ей просто зловещим. Она и с мужем-то разошлась только потому, что не успела осмыслить свою первую любовь, и даже теперь еще этот сюжет терзал ее, и она сражалась с ним в своей душе и, не в силах одолеть его, делала порой много глупостей, которые, естественно, травмировали ее, и тогда в отчаянье она перечеркивала свою жизнь черным крестом и погружалась в меланхолию.

На самом деле горячая жизненная сила била из нее, как из гейзера, но она еще не научилась управлять этой силой и порой обжигалась сама, а иной раз травмировала близких и даже посторонних. Она была еще так молода, что не знала своих сил и возможностей.

Егоров уже начал засыпать. Сквозь сон он слушал взволнованный Светланкин шепот, и ему казалось, что он дремлет перед телевизором.

…Они любили друг друга с детства, но потом их жизненные пути разошлись. И вот только этим летом он нашел ее, но она его почти не узнала. Будто издалека она разглядывала этого красивого, взрослого человека, который, небрежно развалясь, сидел на стуле посреди комнаты и позволял себя разглядывать. Его поведение казалось ей вызывающим и бесило ее. А когда он с простодушным бахвальством понес что-то про своих «кирюх» и про какую-то пьянку, она от гнева и позора чуть не провалилась сквозь землю. Его пустой и убогий рассказ зачеркивал все ее прошлое. Уж лучше бы он опустился, развратился, постарел, чтобы можно было отделить прошлое от настоящего и сохранить в неприкосновенности хотя бы воспоминания! Но нет, это был все тот же добродушный красавец, ленивый и пластичный, с нахальным взглядом и неотразимой усмешкой. Время не прикоснулось к нему, он сохранился в своем инфантилизме, как в коконе, неуязвимый и равнодушный, как дерево, которое никогда ничего не поймет и не почувствует, не озлобится и ни в чем не раскается.

— Ну и бревно! — твердила она себе, когда он ушел. — Ну и дубина! И на это растение потрачено столько жизни! Как в бездонный колодец!

И все-таки она не соглашалась с очевидностью, не могла она зачеркнуть свое прошлое, оно не зачеркивалось. Да и как можно зачеркивать свою жизнь, ведь она же единственная, ее не исправишь. Как можно зачеркнуть свои первые поцелуи?.. Но до чего же трудно их забыть и жить, как ни в чем не бывало, дальше!

Засыпая, Егоров думал, что к детям он полез, конечно, напрасно, но народ это, безусловно, забавный, с ними не соскучишься. Один Зуев чего стоит, и неприступный Слава, и эта Светланка тоже не так проста, как хочет казаться.

Еще у него появилось предчувствие каких-то новых событий. Откуда взялось такое чувство, он не знал, но предчувствиям своим привык доверять, недаром он был неплохим летчиком.

Проснулись поздно. Зарядку проспали совсем, еле успели на завтрак. Проснулись и стали считать потери. После вчерашнего представления простудилась Анина, у нее начисто пропал голос. Одна девочка в панике вывихнула ногу, другая потеряла одну сандалию. Все декорации, раздавленные и помятые, валялись на берегу, и дети бродили среди них, как среди обломков кораблекрушения. Некоторые — рассеянные и вялые, другие, наоборот, лихорадочно-возбужденные, они с тревогой поглядывали на безмятежную гладь озера. Было жарко, но купаться никто не думал. В озере водилось чудовище.

День был сумрачный и вялый.

Анина тихо брела по лесу. Горло побаливало, настроение было подавленное. Она думала о русалочке, о ее неземной чистоте и жертвенности. Эта жертвенность была близка и понятна Анине. В жизни всегда приходится жертвовать чем-то ради чего-то, но не всегда эти жертвы окупаются. Не пожертвовала ли Анина всем своим детством, не принесла ли его в жертву танцу и балету, и не была ли эта жертва бессмысленной и напрасной? Красавица мама отдала балету всю свою жизнь, но так никогда и не выбилась из кордебалета. Теперь ей, Анине, предстоит повторить этот путь.