Инга Петкевич - Лесные качели

А теперь это «лишь напрасное издевательство над бедным ребенком!» — как любила говорить его великая наставница и повелительница. Он серьезно кивал, он кивал каждому ее слову, впервые, казалось, до него стал доходить смысл человеческой речи, и впервые речь человеческая доставляла ему такое удовольствие.

Одного Зуев не мог — это взглянуть ей прямо в лицо, для него это было так же тяжело и бессмысленно, как смотреть на солнце, — только зря ослепнешь, но все равно ничего не увидишь. Он знал, как она выглядит, потому что везде, всегда и повсюду видел только ее — все вокруг было освещено ее ослепительным светом. Но даже исподтишка, даже издалека он не мог осмелиться посмотреть прямо ей в лицо. Ему казалось, что, если такое случайно произойдет, он тут же упадет и умрет на месте от разрыва сердца. Он прятал от нее глаза с великим упорством, он скорее согласился бы ослепнуть, чем встретиться с ней взглядом. Но однажды это произошло и, как он предчувствовал, едва не стоило ему жизни. Он встретился с ней в женской бане, лицом к лицу…

Его сумасбродная мамаша, странностями которой уже всерьез заинтересовались врачи, не считаясь с его отчаянными протестами, продолжала таскать его в женскую баню. Он был такой маленький и щупленький, что в этом женском аду на него никто не обращал внимания. А он уже так привык страдать от унижений и обид, что этот громыхающий ад, которого он раньше боялся больше всего в жизни, теперь был ему глубоко безразличен. Ад тоже имеет свои круги — все в мире относительно.

Вялый и безвольный, он стоял под душем, куда поставила его мать, и даже разница в температуре воды, которая почему-то все время менялась, не производила на него никакого впечатления. И если бы вдруг хлынул чистый кипяток, он бы не догадался сойти с места. Он стоял, низко опустив голову, а рядом крутилась какая-то девчонка. Она визжала от каждой перемены температурного режима, отскакивала прочь и смеялась. Ее радостный смех наполнял баню, как неожиданная тут сладкая музыка.

Зуев тревожно вслушивался в этот заразительный смех, и предчувствие катастрофы начисто парализовало его. И, когда его окликнули по имени, он покорно поднял голову и впервые встретился взглядом с ее прозрачными, зелеными, удивленно вытаращенными глазами. Он стоял как зачарованный и не мог отвести взгляда. Так кролик перед удавом невольно принимает позу, удобную для заглатывания. Он уже чувствовал себя проглоченным кроликом.

Сколько длилось это мгновение, и что почудилось Норе в его взгляде, как она его истолковала? Только вдруг, побледнев, она завизжала и опрометью бросилась прочь, к своей маме. Зуев смотрел ей вслед и видел, как ее красивая молодая мама, сразу же поняв ситуацию, решительно подошла к его маме и, сердито нахмурившись, что-то ей такое сказала. На что его мама, к ужасу Зуева, закричала вдруг резким, отвратительным голосом уже совсем нечто непотребное. От этого пронзительного крика Зуев очнулся и бросился бежать. Он выскочил голый из бани, голый прибежал домой и забился там в самый темный угол.

После этой злополучной встречи Зуев начисто отказался посещать школу и даже заболел. Он думал, что притворяется, но врачи нашли у него полное нервное истощение и предписали постельный режим. Отец, спустившись с гор, встал на защиту сына и хотел тут же отобрать его от матери и увезти с собой в горы, но болезнь помешала отцу сделать это немедленно. Зуев проспал тогда, наверное, целый месяц. Ему не хотелось просыпаться, но его принудили к этому.

Нора была доброй девочкой и, наверное, жалея Зуева и чувствуя за него ответственность, пришла его навестить, долго разговаривала с мамой и в довершение его страданий пригласила его к себе на день рождения. Мама отнеслась к приглашению с большой серьезностью и тут же отправилась покупать хороший подарок. Потом она взялась за сына, долго его чистила, мыла, причесывала.

Предчувствуя недоброе, Зуев очень не хотел идти туда, но мама была непреклонна. И он пошел, пошел, как во сне, пугливом и тревожном.

Детей было много, они были веселые и нарядные. Стол был накрыт в саду, но жила эта семья в новом красивом доме на четвертом этаже. После ужина все гости были приглашены в эту богатую квартиру и там слушали музыку и танцевали.

Все было хорошо, да не очень. Посреди танцев Зуев стал замечать, что Нора с подружками не то чтобы издеваются, но тайком хихикают над ним. И он понял, что она насплетничала на него и рассказала своим подружкам о встрече в бане, и теперь они потешаются над ним у него за спиной…

И тут впервые в жизни на Зуева нашло. Гнев и ярость буквально ослепили его, он чувствовал, как бледнеет, и холодные пронзительные мурашки побежали по всему его телу. Внутри у него что-то захлопнулось, он почувствовал себя пустым и легким, как пластмассовая пустотелая кукла. Впервые в жизни он будто проснулся, поднял голову и посмотрел вокруг трезвым, холодным взглядом. Холодная ярость заполнила пустое пространство внутри куклы. Он перестал быть живым мальчиком, он весь стал орудием мести.

Девчонки играли на ковре с маленьким сереньким котенком, самым драгоценным подарком юной имениннице. Неожиданно для себя самого Зуев подошел к играющим девочкам, взял котенка за шкирку и выбросил его в окно. Потом развернулся и пошел к выходу. Страшное мертвое молчание повисло у него за спиной, и только когда он был уже на лестнице, ему вдогонку полетели крики, рыдания и проклятия…

И опять он будто проснулся. Это был бесконечный сон во сне, когда, пробуждаясь из одного кошмара, попадаешь в другой, еще более страшный и зловещий. Он проснулся и постиг ужасную необратимость своего дикого поступка, постиг и бросился прочь. Он скатился с лестницы, схватил мертвого котенка, сунул его за пазуху и бросился бежать…

Очнулся он на берегу моря, опять будто проснулся и понял всю необратимость своей жизни, заплакал над несчастным котенком и похоронил его в песке.

Была ночь, море бушевало. Он перебил камнем цепь на чужой лодке, что лежала высоко на берегу. Непонятно как подтащил эту тяжелую лодку к воде, прыгнул в нее, и волна тут же подхватила его вместе с лодкой и понесла. Его носило всю ночь и весь день, и ни разу за это время он не испугался, и не подумал о доме, и не пожелал туда вернуться. Только в конце второго дня его подобрал пограничный катер, доставил на берег и вручил родителям. Отец тут же забрал сына к себе в горы.

— Мой русский сын, — изрек при этом отец. — Ты уходишь от женщины навсегда. Женщина породила тебя, то есть произвела на свет и вскормила своим молоком. Она сделала для тебя все, что могла. Будь ей благодарен за это, почитай ее и люби. Но воспитывать тебя будут отныне мужчины, потому что ты родился мужчиной и должен обучиться всему, что надлежит знать мужчине, всему, что отличает его от женщины. Женщина — фемина, никогда не позволяй ей разрушать свою жизнь.