Владимир Сергеев - Непредсказуемый Берестов

Теперь шли они зыбким болотом. Страшно оттого, что движется земля под ногами, дышит словно. Женька идет первым — он легче и «маневреннее», как сказал Еремеев. А командиру где ж быть маневренным, если на спине у него Сеня, а глаза заливает едким горячим потом? Посмотреть на них со стороны — родная мать не узнает. У Еремеева усы и борода русого цвета. Светлые глаза стали большими и даже выпуклыми. Он походил сейчас на какого-то киноартиста, но Женька никак не мог вспомнить фамилию. Сеня тоже оброс рыжеватой щетиной, только она у него хотя и длинная, по какая-то кустистая и мягкая. А сам Женька — большая голова на тоненькой шее, шапка спутанных волос вокруг маленького темного личика. Все трое худы и грязны неимоверно — одежда пропитана соками травы, землей, болотной жижей…

Ходит под ногами трясина, хлюпает вода, руки и плечи оттягивает оружие, особенно неудобна и тяжела винтовка. И как с ней воюют? — думает Женька. Насколько автомат легче и огня дает больше!.. Гранаты тоже тяжелы, но в рюкзачке это не так чувствуется, хотя спина беспрестанно ноет.

И вот — наконец-то! — короткий свист. «Стой!» — значит. Тут только Женька заметил, что идет уже по сухому. Неужели болото кончилось? Все равно земля мокрая… Ну и что ж, что мокрая, стульчик тут тебе никто не подставит. Женька опустился на землю, и все тело его сразу загудело, как телеграфный столб.

Сеня лежит ничком, подогнув под себя здоровую ногу.

— Что-то не могу я совсем. Верно говорю, командир… Все, видать… — забубнил пограничник.

— Да ты что, чучело огородное! — хохотнул Еремеев, отирая ладонью пот с лица. — Столько идти, елки-моталки, и загнуться в вонючем болоте? Я этого тебе не могу позволить. Командир я или не командир? — И Сеня счастливо улыбается в ответ на эти слова. А Еремеев повернулся к Женьке. — Ты-то как, разведка?

Женька не отвечает. Что тут скажешь? Хочется есть, пить, дать телу хоть какой-нибудь отдых. Что, Еремеев не понимает, что ли? И Женька все-таки сказал:

— Может, где-нибудь отлежимся?.. Ну хоть один день.

Серьезно глянул на мальчика командир. Как поступить? Объяснять? Просить? Уговаривать? Было у Epeмеева природное, наверное, чувство понимания ситуации, и служба в армии с людьми разными, всякими научила его собирать их волю в единый механизм для выполнения одной для всех задачи. Но ведь сейчас перед ним ребенок, мальчик еще совсем… «Да нет, не мальчик, не ребенок, — думал Еремеев. — Дух в нем не детский уже, а косточки выдержат. Выдержат косточки!» И он сказал:

— Вперед, ребятки! Болото надо пройти засветло. А там отдыхать будем. Даю слово! Ну-ка, Сеня, браток, залезай в свою карету!..

С усилием поднялся с земли Женька, мокрый, изможденный, страшный, как маленький лесной идол.

И снова шли, соблюдая установленную Еремеевым дистанцию, и снова была тишина, и лесная духота, и крики птиц, и шорохи лесной чащи, и хруст прошлогодних веток под ногами.

Уже солнце докатилось до верхушек деревьев, и скоро поплывет клочковатый туман с невидимых озер и речушек… Еремеев приказал остановиться на вершине небольшого лесного холмика, сплошь заросшего кустарником. Командир называл такие места: «Я тебя вижу, а ты меня нет».

Женька первым вошел в кустарник. И Еремеев видел, как тот упал вдруг ничком и продолжал лежать, не подавая никаких знаков. Опустив Сеню на землю, Еремеев вынул из-за пазухи пистолет и пополз в Женькину сторону. А вот и взмах руки мальчика, означавший: «Опасность, но подойти можно». Если бы просто поднятая рука — «лежать, ни с места».

Еремеев вплотную подполз к Женьке, спросил шепотом:

— Что?

— Люди, — коротко ответил Женька.

— Сколько?

— Никого.

— Ты что? — нахмурился Еремеев.

— Ящики лежат… Костер тлеет… Два ранца немецких и канистра…

— Назад! — приказал Еремеев, отбирая у Женьки Сенину винтовку и «шмайссер».

Они укрылись за деревьями, метрах в тридцати от кустарника. Еремеев положил перед собой автомат и две «лимонки», Сеня — с винтовкой, Женька поодаль от них в траве за деревьями. Перед ним рюкзачок с распахнутым горлом, откуда высовываются рукоятки немецких гранат. Женьку бьет озноб, не то от страха, не то опять от той самой неизвестности…

Лежали долго. Женька даже успокоился, решив, что если до темноты долежать, то и уйти можно незаметно. Первый раз, что ли?.. И что там за люди? Конечно, это не немцы. Тут много ума не надо, чтобы понять. А кто? Может, такие же, как мы? Или дезертиры какие-нибудь?

И вдруг совсем близко раздался зычный голос:

— Ну что, мальчики, належались? Хватит землю греть! Выходи! И без глупостей!

Женька обернулся на голос. Четверо мужчин стояли метрах в десяти друг от друга, держа на изготовку немецкие автоматы. Лиц их не было видно, потому что стояли они спинами к заходящему солнцу.

И тут, развернувшись, словно волчок, Еремеев крикнул:

— Кто такие?

— А это я у вас спрошу, — спокойно ответил один из мужчин. — Брось автомат и подойди.

— Оружие не брошу!

— Дурья башка! Нас-то четверо…

— Кто такой? — повторил вопрос Еремеев.

— Сержант Красной Армии Друянов. Еще что?

Еремеев встал, закинул автомат за спину.

— Старший лейтенант Еремеев.

— Ну вот, сразу бы так.

Из своего укрытия Женька видел: они сошлись, здоровенный сержант и маленький Еремеев. Вот пожали друг другу руки. Что-то подозрительно долго пожимают, засомневался Женька, детским рассудком еще не понимая совершившегося. Подошли остальные трое, тоже руки протягивают и тут же направились к Сене. Тот уже поднялся и стоял на одной ноге, притулившись к дереву. Ему подставили плечи, и он, прыгая, двинулся со всеми.

— Евгений! — позвал Еремеев. — Выходи!

Все обернулись, ища глазами «Евгения», а тот уже бежал, завязывая на ходу рюкзачок.

— Чудно! — сказал сержант. — Пацана-то мы и не заметили. Ничего себе…

— А его служба такая, — деловито произнес Еремеев. — Он у нас человек-невидимка.

И все поздоровались с Женькой за руку.

Сидели у маленького костерка, ели картошку с солью, хлеб, пили пахнущий дымком сладкий чай с немецкими галетами. Никто друг друга ни о чем не спрашивал. Наверно, потому, что похожие судьбы не требовали никаких выяснений. Все четверо были одеты в гимнастерки, армейские брюки и сапоги. Гимнастерки латаные, брюки засаленные, а сапоги стоптаны и уже, как заметил Женька, побывали в починке.

Темнело быстро. Огонь костерка становился все ярче…

Вдруг раздался свист. Тонкий, охотничий. Тут же сержант сломал лежащую у его ног ветку, получилось словно игрушечный выстрел. Спина Еремеева сразу приняла вертикальное положение. А к костерку подошли трое, одеты были в гражданскую простую одежду. Удивительно, но факт — один из них был даже в пиджаке и при галстуке. Вот это номер! Женька ничего не мог понять. Он покосился на Еремеева, а тот с независимым видом тянул горячий чай из железной кружки.