Владимир Сергеев - Непредсказуемый Берестов

— Эй, Морковка! Здорово! — Коля трясет Женькину руку так, что аж в голове отдается. — Не горюй! Тебе все наши приветы передают… — Он бросает взгляд на Лену и, сообразив, что она уже все рассказала Женьке, вдруг становится серьезным:

— Ну ты чего, Ленок? Слава богу, сама цела… — И тут заговорил громко, даже весело: — Она героиня, Морковка! С нами в атаку ходила. Ей-богу!

Из дверей показалась голова дежурной сестры.

— Ну ты, ушастый, сбавь на полтона.

И Коля сбавил. Заговорил почти шепотом.

— Тут слух прошел, на днях санитарный пойдет, ну… который тебя… повезет, в общем. Ребята письма понаписали. Штук двадцать. Возьмешь? Ваш-то эшелон побыстрей нашенского. В первом городе и бросишь в ящик, лады?

Женька опять кивает. Ну что скажешь? Все верно. И связка писем из Колиного вещмешка перекочевывает в Женькины руки…

Все становится понятно: и Лена, и Коля, не сговариваясь, пришли прощаться. Вот оно как! А что скажешь? Все верно.

И почему это к Коле у постороннего народа, как обычно, никакого доверия? Вышла в коридор нянечка и сразу к нему:

— Ты, оголец, не вздумай тут цигарку припалить! У нас раненые, и те в форточку дым пускают.

— Ты что, тетка, я и не собираюсь… — Коля удивленно выпучил глаза и ухмыльнулся с обидой.

А «тетка», она же тетя Клава, уже не обращая внимания на Колю, припала вдруг лбом к оконному стеклу.

— Какая-то машина к нам…

Через минуту раздался в сенях хриплый кашель, и в дверях появился длинный худой майор, в очках, с толстой полевой сумкой на боку. Откашлявшись, он снял очки, протер их не спеша платочком и, близоруко прищурившись, спросил:

— Где тут у вас Берестов?

— Я Берестов, — ответил Женька, утирая нос рукавом халата и вопросительно глядя на Колю Якименко. А тот, стоя за спиной майора, оттопыривает губу и пожимает плечами: дескать, знать не знаю, кто такой.

Длинный, водрузив очки на нос, смотрит сверху вниз на Женьку долгим, неопределенным взглядом.

— Пойдем-ка со мной, дружок, — сказал он Женьке и, повернув лицо к тете Клаве, спросил: — Где нам можно переговорить?..

Тетя Клава поспешно зашаркала к дверям одной из маленьких комнат, куда они и вошли.

Вот, это уж наверняка конец, решает Женька. С майором не попререкаешься. Да и зачем?..

Майор снял шапку, расстегнул шинель и разложил свои бумаги на маленьком столике. Изредка взглядывая на Женьку, задавал вопросы. Спросит и ждет, что Женька ответит, потом долго пишет и снова задает вопрос… Может, этот майор — из НКВД? Тогда одного не может понять Женька: сейчас-то зачем это надо?

А по ту сторону двери, не в силах удержаться от соблазна «все знать», прислушивается к разговору Коля Якименко.

— Ну что? — одними губами спрашивает его Лена.

— Сопроводиловку, видать, пишет, — определяет Коля.

— Это зачем же?

— Для детдома небось, — и Коля сокрушенно вздыхает. — Эх, нет Урынбаева! Он бы не побоялся. А всех дел-то: добраться до генерала. Сам бы пошел, да не пустят… Я бы сказал! А что?

— Не болтай уж, — махнула рукавичкой Лена и добавила: — Может, оно и лучше.

Коля, разволновавшись, полез в карман за махоркой, но, вспомнив «тетку», сплюнул в сердцах и сунул кисет обратно.

Но вот дверь комнатки наконец отворилась, и вслед за Женькой вышел майор, на ходу надевая шапку.

— Товарищ майор! — вытянулся Коля Якименко. — Если вы в дивизию, разрешите с вами. Мы вот товарища навещали…

— А вашу даму не прохватит в кузове? — спросил майор.

— Ну что вы, мы привыкшие, — улыбнулся Якименко, подталкивая локтем Лену.

Майор протянул Женьке руку.

— Поправляйтесь, товарищ Берестов, готовьтесь, друг мой, к новой жизни…

— Ясно… — мямлит Женька и тоже протягивает руку.

Майор вышел. А Коля тут же сунулся к Женьке и зашептал:

— Чего он к тебе?

— Все спрашивал, как да что, да как дело было.

— Ясно…

— Чего уж яснее, — шмыгнул Женька носом.

— Ладно, Морковочка, живи не тужи! — стараясь быть веселым и держа — по его же присказке — «хвост пистолетом», восклицает Коля, — Мы еще приедем, проводим…

Вот это уже лишнее. Зачем? Ведь понятно, что ни о каких проводах и речи быть не может.

Лена — молодец, она ничего не говорит, не обещает. Быстро и много раз целует Женьку и выбегает вслед за Колей на улицу. Женьке показалось, что Лена опять плачет. Он прильнул к окну и видит, как бежит она, вытирая глаза варежкой. У дороги — грузовик. Длинный майор закуривает, открывает дверцу кабины… Подбегает Коля Якименко, они о чем-то говорят. Майор садится в кабину. Тут и Лена подоспела. Коля подсаживает ее в кузов и запрыгивает сам, еле коснувшись ногой колеса, — в этом он мастер. А майор прокричал что-то Коле и захлопнул дверцу.

Что это значит? Коля подпрыгивает вдруг и начинает танцевать в кузове. Лена смеется и тоже присоединяется к Коле. Вдвоем они танцуют странный, совершенно непонятный танец.

Женька о удивлением наблюдает эту сцену. Но когда грузовик тронулся и Коля с Леной повалились на пол кузова, Женька улыбнулся сквозь слезы и покачал головой.

— Берестов! Где ты? — слышит он голос медсестры. — Женечка, на перевязку, детка, — и спрашивает с любопытством: — Зачем это к тебе корреспондент приезжал?

— Какой еще корреспондент? — удивился Женька.

Какой это был корреспондент, Женька узнал несколькими днями спустя, прочитав подпись под статьей в армейской газете «За Родину» — майор А. Дубинский. Просто А. Дубинский! Зато статья называлась: «Подвиг на разъезде Лобаново».

Как же это? Корреспондент ничегошеньки не видел, а пишет так, словно сам на той крыше лежал под снарядами… И не врет — все так и было, как пишет. Здорово! И про Сашу, какой он был, огромный, сильный и добрый. И про маму, и про дядю Прохора, и про Генералова… Даже про Кешку! И про командующего! Вот это да! А вот и о Еремееве. Только Женька не знал, что Еремеев сам вынес его из развалин и велел отправить в медсанбат на танке… Все описал! Складно. Совсем так, как было. А закончил тем, как Коля с Леной плясали в кузове. Вот это да!

Конечно, встреча военного писателя А. Дубинского с Женькой произошла вовсе не случайно.

Командир дивизии, узнав о происшедшем на разъезде Лобаново, назвал обоих — и большого, и маленького — героями. Но все равно здорово разозлился на Ратова. Майор оказался прав: все шишки достались ему.

— Два месяца ребенок находился в дивизии! — кричал генерал. — Как это называется? Что вы себе позволяете, майор? Всех вас я представил к наградам, но я всех вас и накажу. Даю слово!

И генерал сдержал слово, но только наполовину: майор Ратов стал подполковником, Мещеряков — старшим батальонным комиссаром, Еремеев — капитаном, Маслов — майором… А вторую половину своего обещания генералу помешала выполнить статья в газете, потому что генерал Богданюк был человеком суровым, но справедливым.