Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

НЕ КАЖДОЕ ДЕРЕВО ПЛОДОНОСИТ

Народная поговорка гласит: «Кого журят, того и любят». Сунбулхон-ая обожала своего зятя. Она очень сердилась на Умида, если он отказывался ехать с работы в машине. Это он делал, когда собирался по пути завернуть к друзьям, которых давно не видел. Почему-то к ним подкатывать в профессорском автомобиле ему было неловко. Домой он в эти дни возвращался на час или два позже, чем обычно. Прямо с порога Сунбулхон-ая начинала выговаривать: «Вы, Умиджан, теперь зять профессора! Да что я, глупая, болтаю — вы нам сыном приходитесь! Поэтому не к лицу вам нынче ходить пешком или терять свое драгоценное время на автобусных остановках. Вы — ученый. И каждая потерянная вами минута государству может влететь в копеечку. Поэтому считайте эту машину своей…» При каждом удобном случае она наказывала Инагамджану следить за тем, чтобы Умиду не приходилось ходить пешком. Инагамджан ничего не имел против.

Умиду иногда доводилось проезжать мимо махалли Муйи-Муборак. Издали видел свою покосившуюся балахану. Она была похожа на пригорюнившуюся старушку. Гнетущую грусть навевал на него ее скорбный вид. Вспоминалась тетушка Чотир, которая и теперь, наверно, сидит на корточках, притулившись к дувалу, около своей калитки. Как-то ей живется сейчас?

Да, нечего ему теперь делать на этой кривой, мощенной булыжником улочке. Конечно, своей балаханой, где он прожил столько времени, он, если захочет, может хоть каждый день любоваться. А трудности больше не вернутся. Не для этого ли он столько сил отдавал учебе! Не о такой ли его жизни мечтали покойные отец и мать! Он старался представить себя со стороны и любовался собой — своим модным костюмом, импортными туфлями с обрубленными носами, галстуком, подобранным Жанной под цвет его пестрых носков. А главное, как говорится, всегда есть что поесть. И даже за проезд не надо платить, хоть денег в кармане куда больше, чем в былые времена. Под ним пружинистое сиденье автомобиля, накрытое плюшевым ковром. А дома — красивая жена…

В тот день, почувствовав головную боль и ломоту в теле, Умид не стал дожидаться Инагамджана с машиной и ушел с работы пораньше. Придя домой, переоделся и лег на диван. В комнату, приоткрыв дверь, заглянула Сунбулхон-ая.

— Сынок, почему-то вы сегодня рано приехали? — осведомилась она.

— У меня, кажется, небольшая температура, — сказал Умид.

— О аллах! — воскликнула теща, делая испуганные глаза. — Сейчас скажу прислуге, чтобы заварила крепкого чаю.

— А где Жанна, ая?

— Ушла к портнихе. Позвонить, чтобы поспешила? Скажу, что вы заболели…

— Не надо. Не стоит беспокоить…

Теща, шелестя атласным халатом, проследовала на веранду, окликнула Рихси-апа, разжигавшую тандыр около летней ашханы, и велела подать Умиду крепкого чаю с медом.

От ужина Умид отказался. После горячего чая его потянуло ко сну. Его обостренный слух уловил шум остановившейся у ворот машины, и он проснулся. Это была не их машина. Инагамджан поставил машину в гараж и ушел домой. Жанна как будто сказала ему: «Я сама как-нибудь доберусь…»

Умид взялся за перламутровый наконечник шнура, свисавшего над головой, тихонечко дернул. Комната озарилась призрачным светом бра. Часы показывали начало двенадцатого. Скрипнула в прихожей дверь. Через минуту появилась Жанна.

— О, вы еще не спите? — сказала она игриво.

— Где ты была? — спросил Умид.

— На дне рождения у подруги.

— Мне сказали, что ты поехала к портнихе.

— Правильно сказали. Я эту девчонку встретила случайно, уже по пути домой, — скороговоркой отвечала Жанна, торопливо раздеваясь.

— Но ты могла сюда позвонить.

— Ах, милый, не надо мне учинять допрос. Ты считаешь, я должна была по телефону у тебя отпрашиваться?

— А разве нет? Мы же не чужие. Дома о тебе могут беспокоиться.

— А разве я, выйдя за тебя, не утеряла свою свободу? Давай, милый, доверять друг другу.

Жанна облачилась в трикотажную пижамку и юркнула в постель. Умид хотел поговорить с ней еще, убедить, что она поступила неправильно. Однако Жанна погасила свет и отвернулась к стене.

Утром она положила руку на плечо мужа, бреющегося электробритвой, и, посмеиваясь, спросила:

— Ну, перекипел, ревнивец?

Она лукаво смотрела на его отражение в зеркале. Умид промолчал.

— Ты, может, все-таки расскажешь, как продвигаются твои дела?

— Какие ты имеешь в виду?

— Научные, разумеется.

— С каких пор они начали тебя интересовать?

— С тех пор, как ты стал моим мужем! Ты все время занят и занят! Мы с тобой нигде не бываем! Должен же этому наступить конец. Пока я молода, хочу быть на людях, веселиться, развлекаться. Потом будет поздно. Оглянуться не успеешь — на лице появятся морщинки, потом волосы начнут седеть. Ой, мне просто страшно, когда я думаю об этом. Надо сейчас — сейчас! — брать от жизни все, что она дает. Так что заканчивай побыстрее эту свою диссертацию…

— Вчера я потерял весь вечер, думая о тебе, вместо того чтобы работать.

— Ну, милый, зачем тебе беспокоиться? Разве теперь крадут женщин?

— Еще как! Правда, по уговору с ними… Слышал я о таких вещах…

— Не будь деспотом, мой дорогой, не ругай свою Жаннушку, — она горячей рукой обняла его за шею и поцеловала в щеку.

Когда молодые пришли к завтраку, ни Сунбулхон-ая, ни Салимхан Абиди, сидевшие уже за столом, не заметили на их лицах и тени печали, какую обычно оставляют неприятные объяснения. Родители переглянулись, и к ним сразу же вернулось хорошее настроение, наличие которого Салимхан Абиди считал весьма важным для нормальной работы.

Домулла попросил к чаю леденцов. Он бросил их в рот себе целую пригоршню и, отпивая чай, шумно причмокивал. Было слышно, как леденцы кочуют у него от щеки к щеке, похрустывая на зубах.

Потом домулла вытер губы салфеткой и встал из-за стола, сказав, что должен приехать в институт пораньше.

— А ты, Умиджан, поработай немного дома, — сказал он. — Мне заказали из редакции статью. Набросай три-четыре странички. Так уж повелось: раз ты профессор, можно на твои плечи валить что ни попало. Не старайся стать профессором, Умиджан!

— О чем статья, домулла?

— Отклик на решение правительства по хлопководству. Ты ведь читал вчерашнюю газету?

— Я с лаборантами договорился провести с утра несколько опытов в лаборатории…

— Ну и что же? Я скажу им, что ты будешь во второй половине дня. Пришлю за тобой Инагамджана. Ну, я пошел. — С порога домулла обернулся: — Кстати, какие выводы ты сделал, исследовав Мутант-1? Я же предупреждал и Каримова и других любителей сенсаций, что этот сорт неустойчив, по прошествии какого-то времени все его достоинства испарятся. Думаю, мои предположения подтвердились, верно? Мимоходом упомянешь об этом в статье…