Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

— Мм… я вас понимаю, Шукур Каримович, — сказал Умид и опустил голову.

— Можете называть меня просто Шукур-ака. При откровенном разговоре официальность только мешает. Мы друг друга знаем уже достаточно давно.

Умид проговорил, не поднимая головы:

— Я кое-что сделал. Но… если говорить откровенно, тема, которую ученый совет дал мне для разработки, пока что продолжает оставаться темой. Не могу никак освободиться от второстепенных дел, чтобы взяться за главное…

— Нельзя ли яснее? Какие дела вы называете второстепенными?

— Вы же сами знаете, Шукур-ака…

— Хм, почему я должен все знать? Вы думаете, я — ясновидец? Вы же ни разу не зашли ко мне, ни о чем не посоветовались.

Шукур Каримович, конечно, знал, что имеет в виду Умид. Он присматривался к этому парню с первых же дней поступления его на работу, заметил его обязательность и усердие. Чувствовал удовлетворение, что не ошибся, приняв его в аспирантуру. Но ведь верно говорят, что все хорошо в меру. Умид, на его взгляд, был излишне скромен. Эта черта характера, наверное, мешала ему понять, что Салимхан Абиди использует его лишь в своих интересах. Иначе говоря, на побегушках. Что и говорить, конечно, родственники всегда должны помогать друг другу. Но этот парень, не лишенный способностей, помогая тестю-профессору писать статьи для периодики, запустил свою научную работу.

— Не могу же я отказываться от поручений домуллы, — промолвил Умид. — Думаю, закончу эту работу, тогда возьмусь за свою тему… Так время и бежит, не замечаешь даже…

— Я, укаджан, вам должен сказать вот что, — голосу Шукура Каримовича был строгим. — Мне нужен селекционер. Понимаете? Се-лек-ци-о-нер. А не человек на побегушках. Когда мы разговаривали в первый раз, при нашем знакомстве, мне показалось, вы решили посвятить себя науке, не просто увлечение привело вас сюда. Вы понимаете, наверно, что увлечение — одно дело, а горение, страсть — совсем другое. Нашему институту нужны такие селекционеры, которым под стать разрешить насущные проблемы. Мы не можем ждать, пока курочка ряба снесет золотое яичко. Если сами будем бездеятельными, за нас никто ничего не сделает. Поэтому давайте к миссии своей относиться серьезнее. Пора браться за работу. Совсем уже недалек тот срок, когда мы потребуем от вас результатов.

Как вы собираетесь отчитываться перед ученым советом? Есть у вас под рукой что-нибудь, о чем могли бы сказать: «Я сделал это!»? Второстепенные дела в счет не идут. Ученый совет потребует то, что было им поручено.

— Я собирался в ближайшее время об этом поговорить с домуллой.

— Ваш домулла — опытный селекционер, достойный всяческого уважения. Но… за последние десять — пятнадцать лет в нем стала проявляться нехорошая черта: злоупотребляет добротой своих учеников… Мы это ставили ему на вид, критиковали на собраниях, — не помогает. Болезнь его стала хронической. Чтобы извлечь из опыта домуллы что-нибудь, надо постоянно обращаться к нему с вопросами. Вы мне показались достаточно проницательным, почему я и направил вас к Салимхану Абиди. Имея на плечах голову, можно очень многое почерпнуть у этого незаурядного специалиста. Я рассчитывал на это.

— И теперь разочарованы? — спросил Умид.

— Я, укаджан, не хотел бы, чтобы с вами произошло то же самое, что с тремя предыдущими учениками домуллы. Они, как бы это сказать, прислуживали домулле. Подбирали материалы для его книг, помогали писать. А когда с них потребовали работу, своего-то у них ничего и не оказалось. Институту пришлось с ними распрощаться, как с людьми, не способными к самостоятельному творчеству. Я рассказываю об этом, чтобы вы знали положение вещей… Конечно, надо выполнять поручения руководителя. Но при этом нельзя ослаблять внимание к своей главной работе. А у вас она ответственная. Именно с вашими успехами связано, как скоро мы расправимся с вилтом, этим самым серьезным заболеванием хлопчатника… И потом, я бы хотел, чтобы вы поактивнее участвовали в общественной жизни института. Вы молоды, полны энергии, — у вас есть все данные, чтобы проявить себя перед коллективом!

— Я постараюсь, Шукур-ака.

— А вообще вам нравится у нас работать?

— Конечно.

— Это очень важно, укаджан. Неспроста в народе говорят, что, если с огоньком взяться за дело, и снег может загореться, а если работать с прохладцей, и керосин тепла не даст. Вы в этих стенах можете стать ученым, а можете так и уйти отсюда никем. Зависит от вас. Срок вроде бы не малый, а вместе с тем у вас очень мало времени. Ведь для того, чтобы вывести новый сорт хлопчатника, нужно не менее восьми лет. За это время у вас может родиться ребенок, вырасти и пойти в школу. Если же продвигать работу такими темпами, как вы это делаете с домуллой, то раньше внуки ваши в школу пойдут, чем вы увидите результаты своего труда. А у нас, укаджан, задача — сократить эти сроки до минимума.

Шукур Каримович зажег погасшую сигарету, помахал рукой, разгоняя дым, и продолжал:

— Я, кажется, вас утомил, укаджан. Но буду надеяться, что наш разговор был не бесполезным. Вы для себя должны сделать какие-то выводы. Если ко мне будут какие-либо вопросы, заходите. Попробую найти время, охотно поговорю с вами, помогу. А если скажу, что мне некогда, уж не сердитесь, укаджан, и не вините меня тогда в бюрократизме, — сказал Шукур Каримович, смеясь. — Когда-то я сам, будучи еще только аспирантом, всех администраторов считал бюрократами. Признавал ученым только одного человека — своего научного руководителя Сергея Степановича Канаша… Вот каким я был задавакой. Сейчас оглядываюсь порой назад, стараюсь представить, каким я был этак лет двадцать назад, — и просто диву даюсь. Если бы сегодня среди нас оказался такой тип, я бы его выгнал из института, честное слово. Сейчас только понимаю, какими терпеливыми и выдержанными были мои наставники. И теперь, по прошествии стольких лет, я благодарю их за это. Я к тому говорю, чтобы вы не слишком обижались, если я с вами буду иной раз строг.

— Я постараюсь не подавать для этого повода, — с улыбкой сказал Умид.

Зашла секретарша, положила перед Шукуром Каримовичем кипу бумаг, которые надо было подписать. Поняв, что разговор окончен, Умид поднялся и попросил разрешения удалиться.

Шукур Каримович кивнул.

— Захаживайте. Буду рад услышать, как продвигаются ваши дела.

Секретарша улыбнулась, проводила Умида приветливым взглядом. Оглянувшись, он подмигнул ей. Умид вдруг почувствовал необычайную уверенность в своих силах. Перескакивая через две ступеньки, сбежал вниз, распахнул парадную дверь. В глаза ударил яркий солнечный свет. Направляясь к оранжерее, придумывал, что станет говорить лаборантке в свое оправдание.