Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

— Не пей много! — крикнула мать. — Горло заболит. Скоро приедем в Коканд, там чаю напьемся.

Хафиза обернулась, смеясь, откинула рукой локон, намокший в воде.

— Такая вкусная вода, невозможно оторваться! — сказала она.

— Ты еще не видала родников в Шахимардане! — сказала мать.

— А вот и видела!

— Нет, ты была в Вуадиле. Ведь в тот раз ты не поехала в Шахимардан. Краше места нет на земле…

Шахимардан напомнил Хафизе об Умиде. На лицо ее набежала тень.

— Ну, вот видишь, доченька, наверно, горло заболело? — спросила мать обеспокоенно. — Сказала же я тебе, не пей этой воды.

Хафиза тряхнула головой, отбрасывая тягостные думы, заставила себя улыбнуться. Сорвалась с места и, точно лань, стала карабкаться по еле приметной тропке наверх, цепляясь за чахлый кустарник, за камни. Алишер отстал и начал хныкать, негодуя, что сестра не обращает на него внимания. Она взбиралась все выше и выше. Там, наверху, гулял ветер. Он сильно дергал ее за подол, трепал волосы.

— Ой, Алишер, какая отсюда красотища!.. Дух захватывает! — долетел ее звонкий голос.

Хафиза метнула камешек, намереваясь добросить его до самой долины, до самой реки, похожей на узкую голубую ленту. Но камешек круто завернул вниз и упал к подножью обрыва. И тогда только Хафиза поняла, насколько далеко от нее эта большая картина, которой она хотела бы коснуться рукой. Вспомнились ей пейзажи Урала Тансыкбаева, на выставке которого она была недавно. Скорее всего, художник эти места изобразил на своих полотнах. Наверное, сидел где-нибудь вот здесь, на камне, и писал свои картины. Конечно! Хафиза почти убеждена в этом! Она так обрадовалась своему открытию, что радостно захлопала в ладоши.

Мать и отец стояли около машины и делали ей призывные знаки. Хафиза улыбнулась им и стала осторожно спускаться к дороге.

И снова машина покатилась, лавируя между скалами, с каждым поворотом приближаясь к долине.

Умид вышел от Салимхана Абиди и вытер пот со лба. Почти час они беседовали о том о сем. В кабинете было душно, а домулла как разойдется, не остановишь: говорит, говорит — и если б хоть о деле! Умид с трудом вытерпел до конца разговора. Его дожидались в оранжерее. Давеча попросил приготовить записи наблюдений за развитием Мутанта-1. Вчера сделал лаборантке выговор за то, что она опоздала и в спешке не все сделала, как полагается. А сегодня сам задержался. Нехорошо. Она поставит ему на вид. Языкастая девчонка эта лаборантка.

Он уже вышел из фойе, когда его окликнули:

— Умид Рустамович! Вас к телефону!

Звонила Жанна. Его жена. Решила потрепаться от скуки. Она под стать отцу: если заведется, не скоро остановится. И где столько слов берет! Умид отвечал односложно, почти не слушая, В ушах все еще звучал голос тестя: «Умиджан, ты мне теперь что сын родной. Знай, твой покровитель — не из слабых. Я хорошо знаю, чего хочу. Я сделаю тебя кандидатом наук, укажу путь. А дальше и сам покатишься. По инерции…»

А Жанна болтала о том, какую красивую модель демисезонного пальто увидела в журнале, сказала, что подруге муж привез из Германии прелестный дамский гарнитур из натурального шелка, предупредила, что вечером задержится у знакомой парикмахерши, которая всегда делает ей педикюр…

«Умиджан, ты должен меня почитать, как отца. Прислушиваться к моему мнению. Я плохих советов тебе не дам. Ты в основном сосредоточил свое внимание на Мутанте-1. Я не говорю тебе, что ты поступаешь плохо. Родитель этого сорта — Шукур Каримович. Он все же наш директор. Правильно, ты еще молод, и тебе с ним не следует портить отношения. Но ты, думается, не всерьез заинтересовался Мутантом-1? Верно ведь?»

Мембрана задребезжала от переливчатого смеха Жанны.

— …А он мне говорит: «Вашей фигурке Майя Плисецкая могла бы позавидовать». А я ему говорю: «Моя фигурка не про вас». А он спрашивает: «Вы замужем?» А я и говорю ему: «Мой муж боксер, и если увидит, что вы ко мне пристаете…»

Жанна снова залилась хохотом.

Умид повесил трубку. Полез в карман за сигаретами. Пачка оказалась пустой. Смял ее и бросил в корзину. Вспомнил, что его ждут, и торопливо вышел, надеясь по пути к оранжерее поживиться у кого-нибудь сигаретой. Навстречу шел Шукур Каримович. Хотел спросить, не найдется ли у него закурить, директор опередил:

— А, здравствуйте. Зайдите ко мне, у меня к вам дело.

Директор занял свое место за письменным столом, Умиду жестом указал на кожаное кресло. В этом кресле, стоявшем по левую сторону от стола, на совещаниях всегда сидел академик Атабаев. Умид замешкался. Потом взял от стены один из стульев, придвинул к столу, сел.

Шукур, Каримович улыбнулся, протянул Умиду сигареты:

— Курите.

Директор сквозь сизый сигаретный дымок с минуту смотрел на молодого сотрудника.

— Ну, как дела, молодожен?

— Ничего. Спасибо.

— Что именно «ничего»?

— Дела.

— Чьи дела?

— Мои.

— У вас остается время заниматься вашими делами?

Внимательный взгляд Шукура Каримовича, казалось, проникал в самую душу. Он имел обыкновение при разговоре смотреть на собеседника в упор. Эта привычка директора доставляла немалое беспокойство сотрудникам. Особенно тем, кто плохо работал. Вот и у Умида тревожно заколотилось сердце. Он силился вспомнить, не допустил ли за последние дни какого-нибудь просчета. Заметил, что Шукур Каримович с любопытством разглядывает его новый костюм из шевиота, подаренный тещей на прошлой неделе, и почувствовал, как начинает гореть лицо.

— Здоровье у вас в порядке? — осведомился директор.

— Не жалуюсь.

— Вы неважно выглядите в последнее время. Осунулись. И невеселый какой-то…

Умид пожал плечами.

Директор не мог уразуметь, почему этот парень, росший в нужде и нежданно-негаданно оказавшийся в хрустальном дворце да получивший в придачу принцессу, никакой особой радости не проявляет. Наоборот, ходит как в воду опущенный. Или, может, ликовать от свалившегося внезапно счастья считает ниже своего достоинства? Обычно люди, познавшие в жизни, почем фунт лиха, бывают сдержанными, скупыми на проявление чувств.

— Вы говорите, что дела ваши неплохи, — задумчиво сказал Шукур Каримович, постукивая о стул тупым концом карандаша. — А я вот не могу похвастаться тем же. Институтские дела в общем-то оставляют желать лучшего. Но, как вы понимаете, престиж института зависит от работы каждого сотрудника в отдельности… Вы помните, о чем говорилось на ферганском совещании?

Умид кивнул, раздавил сигарету в пепельнице.

— Мы там надавали много обещаний. Однако наши дела обстоят совсем не так, как нам бы того хотелось. Поэтому я спрашиваю не о… — директор помедлил, подбирая подходящее слово. — Не о личных ваших делах, они у вас действительно неплохи, а о вашей научной работе.