Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

— Что за удар?

— А вы не читали в сегодняшней газете фельетон про меня? Хотите взглянуть? — Он вытащил газету. — Ловко сыграно на моих семейных неурядицах. Оказывается, я феодал!..

— Вы-то? — Елена Владимировна рассмеялась. — Абсурд какой!..

Елена Владимировна читала фельетон, все более мрачнея. Потом бросила газету на стол, поправила очки…

— Да, — произнесла она задумчиво. — Времена другие, а методы у некоторых те же, старые.

И Елена Владимировна рассказала о том, как лет двадцать пять назад в областной газете вдруг появилась статья, в которой был очернен один из хороших селекционеров. Товарищам с трудом удалось отстоять молодого ученого от суда. Доказали, что все обвинения — гнусная ложь. Началось расследование. Людям, близко знающим этого ученого, хотелось знать, как подобная статья могла появиться в столь авторитетной газете…

Оказалось, Салимхан Абиди, тогда только еще стоявший на пороге славы и узревший в этом ученом своего соперника, подговорил или обманул корреспондента, человека весьма недалекого…

— Да, своим методам, выходит, домулла не изменил, — повторила задумчиво Елена Владимировна. — Но вы не отчаивайтесь. Мы не дадим вас в обиду…

Умид и сегодня пришел домой, когда уже стемнело. Только разделся и собирался было пойти к колонке умываться, с улицы послышался голос Хатама.

— Эй, ты дома, наконец? Я уже в третий раз прихожу! — сказал Хатам, когда Умид появился на балконе. — Идем побродим по городу.

— Чтобы позвать меня побродить, ты пришел в третий раз? Поднимись-ка лучше ко мне, я уже поставил на плитку чайник!

— Почаевничать в другой раз успеем! Мне хочется с тобой пройтись. Хочу тебя попросить кой о чем.

— Ладно, сейчас выйду. — Умид вернулся в комнату, выключил плитку, надел костюм и повязал галстук.

Хатам привел своего друга в ресторан.

Они заняли столик в углу, за большим кустом олеандра. Хатам заказал шашлык, салат, бутылку коньяку и ташкентской воды.

— Бутылка — многовато, — заметил Умид.

— Если не часто, не вредно, — посмеиваясь, сказал Хатам. — Мы с тобой не каждый день рассиживаем по ресторанам…

— Давай выкладывай, что хотел сказать.

— Не спеши. О таких серьезных вещах на голодный желудок не говорят. Вот выпьем по рюмочке, языку работать легче станет…

Хатам рассказал другу, что решился наконец жениться. И теперь ему хотелось получить совет у человека, умудренного опытом. Приготовления к свадьбе уже ведутся полным ходом. Может, он, Хатам, увидев, как Умид жестоко ошибся, никогда не женился бы, остался бы на всю жизнь холостяком, но, увы, слишком часто болеет мать, тревожится старушка, что не доживет до счастливого времени, когда сын доставит ей радость нянчить внучат…

В начале следующего месяца решено играть свадьбу, не дожидаясь следующей весны — светлой поры тоев.

— А кто же невеста, если не секрет? — спросил Умид.

— Из махалли Чигатай-Дарбаза. Ты знаешь ее, Гульчехрой зовут. Я тебе о ней рассказывал…

— Помню, рассказывал… Да только из рассказов твоих выходило, что ты не относишься к ней всерьез.

— Ты прав, дружище. Сначала все несерьезно было… Надоест, думал… Перестал с ней встречаться — месяца не протянул. Чувствую, не могу без нее жить.

Они чокнулись.

— Я хотел тебя попросить, чтобы ты возглавил мой той, — сказал Хатам, сдирая зубами с шампура кусок шашлыка.

— Я согласен. При условии…

— Принимаю любые твои условия! — весело перебил Хатам. — На любые твои условия согласен!

— При условии, если ты эту девушку по-настоящему любишь. Любишь! Ты понимаешь, о чем я говорю?.. Если тебе она попросту нравится, ты пожнешь то же, что и я. Это тебе совет «человека, умудренного опытом», — сказал Умид, грустно улыбнувшись.

Заиграл оркестр. Над головами плыли сизые облачка сигаретного дыма.

Двое пестро одетых гривастых парней, сидевших неподалеку, поднялись с места и почти силком вынудили выйти из-за стола девушку из их же компании. Когда девушка отказывалась танцевать, Умид подумал, что это она из скромности. И в душе он осудил тех гривастых за нахальство. Однако теперь эта девушка с осиной талией, перепоясанной широким переливающимся перламутром ремнем, так вихляла бедрами под музыку, что на нее невольно обратили внимание все мужчины, сидящие в зале.

Хатам толкнул под столом Умида ногой и, подмигнув, высоко поднял рюмку. Они чокнулись и выпили. Умид стал опять смотреть на девушку.

Жанна тоже так умела…

Мысль о Жанне обдала его холодом. Вспомнилось, как часто она с друзьями посещала кафе и рестораны. Умид, поглощенный работой, не мог всякий раз сопровождать ее, и она, судя по всему, была этому только рада. Наверно, вот так же кривлялась.

— Знаешь что, идем отсюда! — сказал вдруг Умид и встал.

— Почему? — удивился Хатам.

— Эта, что так танцует, очень похожа на ту… Не могу смотреть. Пойдем, дружище, прошу тебя…

Они долго прогуливались по аллеям, которые тянулись вдоль берега Анхора.

Фельетон о зарвавшемся молодом научном сотруднике вызвал в институте множество толков. Самых разноречивых.

Руководство института было вынуждено создать специальную комиссию, которой поручили доподлинно во всем разобраться и доложить перед общим собранием.

Салимхан Абиди потирал ладони, предвкушая близкую победу. «С кем ты захотел тягаться, зеленый сорнячок? Придавлю тебя подошвой — попробуй-ка пробейся к свету!.. Я еще заставлю тебя приползти ко мне, молить о прощении. Хе-хе, ты усомнился в моей учености, но зато теперь в силе моей ты не усомнишься… Ты — сорняк. Поэтому я вырву тебя с корнем. Твое место среди мусора. Среди того мусора, который каждой весной сжигают на полях…»

Некоторым сотрудникам домулла доверительно рассказывал, выражая благородное возмущение, что-де фельетонист еще о многом умолчал, мол, этот бессовестный тип позволял себе такое, что и на бумаге не опишешь — бумага и та краснеет…

Время от времени в кабинет, где Умид работал, захаживал сам Абиди, а чаще преданные ему люди — вели за Умидом наблюдение, стараясь заметить, как на нем сказывается вся эта возня вокруг него. Это тоже, по расчетам Абиди, было одним из методов психологического воздействия на противника.

Иногда эти люди с ухмылкой задавали Умиду вопросы, больно задевающие его самолюбие. Умид старался не терять присутствия духа. Ему очень часто хотелось бросить в лицо своим врагам что-нибудь оскорбительное. Но этим он лишь показал бы, что нервы его сдают. И назло старался казаться совершенно спокойным, а иной раз даже веселым. Часто, войдя в его кабинет, сторонники Абиди видели, что он рассказывает товарищам что-то смешное…