Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

— Столько же и на ремонт, наверно. Месяц…

— Арслан, сынок, я уже дважды была у этого джигита, — вмешалась в разговор старушка. — Он оба раза посылал меня к Худжаханову. В первый-то раз я так и не дождалась, когда Худжаханов меня примет. А во второй раз он мне сказал: «Не приходите, мать, сюда с такими пустяками. У нас авторитетное государственное учреждение, мы занимаемся делами поважнее». Я и не ходила с осени. Всю зиму просидела не под крышей, а, считай, под решетом. А недавно мне посоветовали: «Зайди-ка ты к самому председателю». Вот и пришла я к тебе, сынок.

Арслан слушал ее не перебивая. И как только она умолкла, приказал Абдурахимову:

— Завтра же пошлите комиссию осмотреть дом. А через десять дней чтоб ремонт был закончен. — Он полистал настольный календарь и сделал запись на одном из листков. — О завершении ремонта известите меня.

— Хорошо, — согласился Абдурахимов, прикладывая руку к груди. — Разрешите идти?

— Пожалуйста. — И обратился к старушке: — Все, хола, завтра к вам придут мастера.

— Да будет у вас изобилие! — заприговаривала старушка, поднявшись с места и направляясь к двери.

Прием длился до полудня. Зейтуна по лицам выходивших из кабинета людей легко определяла, удовлетворена их просьба или нет. Когда приемная опустела, она занесла Арслану чайник крепкого зеленого чая и попросила разрешения уйти на обед.

Оставшись один, Арслан вновь задумался о сделанном ему предложении. «Надо вечером заехать к Нишану-ака, посоветоваться», — подумал он. И после некоторого колебания набрал номер Марата.

— Саидбеков слушает, — раздался знакомый голос.

— Марат-ака, здравствуйте. Я хотел посоветоваться…

— А-а, догадываюсь о чем. О новом назначении?

— Да.

— Что тебя беспокоит? Не хочется на периферию?

— Дело не в этом… Как Барчин к этому отнесется?

— Во-первых, препятствовать тебе она не станет. Свою сестру я хорошо знаю… А во-вторых, к лицу ли нам, коммунистам, колебаться, если партия считает, что так нужно?

— Вы вопрос ставите ребром, Марат-ака…

— Иначе нам нельзя, укаджан. Выбор пал на тебя не случайно. Решили, что ты, сам рабочий, хорошо знаешь душу рабочего человека. В Алмалыке закладывается серьезное строительство. Нужен хороший организатор.

— Я понял, Марат-ака.

— Вот и хорошо, укаджан. Приходите вечером с Барчин. Обсудим.

Арслан выпил чаю. Было обеденное время, но есть не хотелось. В такую жару только бы пить и пить. Зейтуна скоро вернется, и можно будет ее попросить заварить еще чайник чаю. А вечером Барчин приготовит что-нибудь вкусное. Когда жара спадет, можно и поесть!

Арслан взглянул на часы. Барчин, должно быть, уже вернулась из школы. Она приходит рано, чтобы освободить мать от забот. В первой половине дня, когда Арслан и Барчин на работе, с Раано сидят то Хамида-апа, то тетушка Мадина.

Арслан позвонил домой. Попросил Барчин приготовить к вечеру чучвару. Она обещала исполнить его просьбу. И поднесла трубку к дочурке, предупредив: «Арслан-ака, Раано хочет вам что-то сказать!..» Арслан улыбнулся, услышав нежный певучий голосок: «Ум-ба-а-а… Па-а… па-а-а…»

Барчин засмеялась, и опять зазвучал ее голос:

— Дочка просит вас не задерживаться. Мы скучаем…

Пришлось рассказать о письме, присланном из ЦК. Барчин молчала. Арслан встревожился и все больше и больше нервничал. Он более всего опасался, что очень огорчит этим известием Барчин.

— Когда придете, поговорим, — произнесла Барчин изменившимся, как показалось Арслану, голосом.

— Мне утром надо сообщить в ЦК о принятом решении, — сказал он. — Для раздумий времени в обрез — до вечера.

— Хорошо. Мы с дочкой тут подумаем, — сказала Барчин и засмеялась.

…Перед вечером приплыли откуда-то тучи, обложили небо. Быстро сгустились сумерки. Пошел дождь.

Барчин приготовила чучвару и ждала прихода Арслана, чтобы опустить в кастрюлю. Раано сидела в деревянной детской кроватке с перильцами и сосредоточенно играла с игрушками, то и дело поднося каждую ко рту. Барчин подошла к раскрытому окну. На нее пахнуло прохладным, влажным ветром. Шумел дождь. Благодатный дождь! Он смывал пыль с деревьев, с цветов, с тротуара и проезжей части дороги, как зеркало отражающей желтые и красные огоньки проносящихся по ней машин. Казалось, он умывает лицо земли, чтобы не осталось на нем нигде грязного пятнышка. И Барчин вдруг захотелось выскочить во двор босой, в ситцевом платьице и петь: «Дождик, дождик, посильней!..» Она протянула в окно руки, оголенные до локтей, и держала их под упругими струями.

Дождь прекратился так же неожиданно, как начался. И было слышно, как падают, позванивая, с веток деревьев и стрех тяжелые капли.

В наружной двери заворочался ключ. Барчин бросилась в прихожую. Раано, оставив игрушки, ухватилась за перильца кроватки, подпрыгивая, громко крикнула:

— Па-па-а!..

Арслан был мокрый с головы до ног, с него стекала вода, расплываясь по полу темным пятном. Барчин бросилась ему на шею, приникла к груди. И тут же метнулась к шифоньеру, чтобы достать сухую одежду.

Когда Арслан, приняв душ и переодевшись, вышел из ванной, жена стояла посредине комнаты с дочкой на руках. Девочка, увидев отца, протянула к нему ручонки. Лицо Барчин, прижавшейся щекой к головке ребенка, было одухотворенно и прекрасно.

— Что вы так смотрите на меня? — спросила Барчин.

Она подошла к зеркалу, стала обеспокоенно рассматривать себя. Арслан обнял ее за плечи, любуясь отражением жены и дочери.

— Ты помнишь «Сикстинскую мадонну» Рафаэля? Не с тебя ли он писал свою картину?

Барчин улыбнулась и кокетливо повела бровями.

— А вы еще не разучились делать комплименты, — сказала она, передавая мужу ребенка.

И вдруг взгляд ее сделался строгим. Она увидела у него седой волос и вырвала его.

— Еще один…

— Стареем, Барчиной, — невесело улыбнулся Арслан. — И если ты намерена вырывать все мои седые волосы, то вскоре оставишь меня лысым.

Барчин рассмеялась.

— Ну, ты подумала? — спросил Арслан.

Лицо Барчин стало серьезным, она опустила голову.

— Подумала.

— Что решила?

Жена молчала. И, чтобы вывести ее из неловкого положения, Арслан сказал:

— Алмалык недалеко, правда, но там не будет таких условий, как здесь. Наверно, и жильем не сразу обеспечат. Ты можешь остаться с ребенком в Ташкенте. Я уж как-нибудь… Подумай.

— Подумала.

— Ну, так говори.

— Что еще скажете?

— Я там не буду сидеть в чистеньком кресле. День-деньской буду пропадать на стройке, в кирзовых сапогах месить грязь по дорогам. Ты подумай.

— Подумала.

— Говори.

— Скажите еще что-нибудь…

— Трудности, конечно, временные. На всех стройках в начале бывают условия тяжелые. Мужчинам это не так заметно. Но для женщин, к тому же еще с ребенком… Будем жить в бараке. А вокруг степь, на несколько километров ни жилья. Представь себе все это. Словом, подумай.