Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

К счастью, подвернулось такси, и Умид прикатил в институт к сроку. Командировочные на его имя уже были оформлены. Он по телефону заказал билет на вечерний поезд. Как говорится, сделав дело, гуляй смело. Не вставая из-за стола, Умид просидел до четырех часов. Выполнив все поручения, данные ему еще неделю назад, он прямо из института отправился на вокзал.

…К утру поезд доставил Умида в Маргилан.

В самой Фергане Умиду делать было нечего, и он решил со станции отправиться прямо в колхоз «Зарбдор». Однако его ожидало разочарованно: выяснилось, что отсюда автобусы в тот район не курсируют. Ему посоветовали доехать до Ферганы и оттуда с комфортом следовать до самого «Зарбдора». Но это — потеря дня. А в его распоряжении их всего пять.

Сыпал мелкий дождь. Такой дождь скоро не проходит. Люди жались под навесом, дожидаясь машин. Умид вышел на дорогу, надеясь найти попутку. Машины все шли груженые и проносились мимо, обдавая его мутными брызгами. Умид не обращал на брызги внимания — все равно промок насквозь. Он поднял воротник. С шапки стекали за шиворот холодные струйки.

Наконец, резко тормознув, перед ним остановилась полуторка. Шофер опустил на дверце стекло и сказал, что едет в колхоз «Зарбдор». Радости Умида не было бы предела, если б кабина оказалась свободной. Но там сидела женщина и держала на коленях малыша. Однако раздумывать времени не оставалось. Умид забросил в кузов свой саквояж и взялся руками за мокрый борт. Нога соскользнула с колеса, облепленного грязью, и он чуть не шлепнулся на асфальт. Едва он перевалился через борт, машина рванула с места. Умид перегнулся к кабине шофера и попросил его остановиться в кишлаке Тупкайрагач.

Полуторка мчалась значительно быстрее, чем того требуют правила. Шоферу, видно, надоели неровные и раскисшие сельские дороги, по которым зимой приходилось не ехать, а ползти, и теперь ему хотелось отвести душу. Встречный дождь хлестал, будто розгами. Умид присел на корточки, спиной к кабине. В углу кузова заметил скомканный брезент. Завернулся в него. Он уже успел продрогнуть. Зуб не попадал на зуб. Вспомнилась поговорка: идущий — ручей, сидящий — болото, затянутое тиной. А он кто, едущий? Он — ветер. Вчера был в Ташкенте, а сегодня уже мчится по земле Ферганы…

От неудобств путешествия Умид старался отвлечь себя, думая о летнем жарком солнце, о раскаленном песке на пляже Ташкентского моря, предполагая, что нынешним летом даже в пору саратана не будет прятаться в тень… Но это ему плохо удавалось. Машину то и дело подбрасывало, швыряло из стороны в сторону. И он валился то на один бок, то на другой. Его чемодан, скользя по мокрым доскам кузова, путешествовал от одного борта к другому. У Умида не было ни малейшей охоты встать с места, чтобы подобрать его.

Наконец машина остановилась. Умид с трудом выпутался из брезента. Поднялся, насилу распрямив онемевшие ноги. И удивился, что дождик вроде бы не сильный. И не холодно вовсе. Тепло даже. Будто из зимы в лето приехали. Спрыгнув на землю, ело шевеля непослушными губами, поблагодарил шофера. От денег тот наотрез отказался. Пожелав незадачливому пассажиру всего доброго, погнал полуторку дальше.

А Умид, чтоб хоть немножко отогреться, зашел в сельмаг. Спросил у продавца, где тут живет Кошчи-бобо. Тот принялся оживленно объяснять, как пройти к дому почтенного аксакала. Но, заприметив, что Умид ничего не понял, он вышел из-за прилавка и, выглянув в дверь, позвал одного из мальчишек, которые под навесом сарая играли в лянгу [22] Лянга — клочок меха с пришитой для веса пуговицей. Играют, подбивая ее ногами. . Поручил ему проводить гостя к Кошчи-бобо.

Мальчик привел Умида к небольшим, покосившимся от ветхости воротам и, показав на них рукой, побежал со всех ног обратно. Умид нерешительно надавил на створку, и она, легонько скрипнув, подалась. Ступил во двор, опасливо оглядываясь: как бы не выметнулась откуда-нибудь собака. К дому вела неширокая дорожка, устланная жженым кирпичом, по обе стороны которой стояли нагие яблони, персики, гранатовые кусты.

Заприметив Умида, из ашханы, откуда валил дым, вышла, потирая заслезившиеся глаза, пожилая женщина.

— Добро пожаловать, — приветливо сказала она незнакомому человеку, даже не справившись, кто он и зачем пришел. Она видела, что он — путник: старинный обычай обязывал приглашать в дом всякого, кто б ни постучался в дверь.

«Жаль, в городах забываться стал этот добрый обычай», — подумал Умид и спросил:

— Кошчи-бобо здесь живет?

— Это его дом, — сказала женщина, разглядывая гостя с еще большим любопытством.

— А дома дедушка?

— Дома, где ж ему быть. Заходите, пожалуйста.

— Спасибо… И в Ташкенте дождь, и здесь дождь… — сказал Умид, ненароком давая понять, что он прибыл издалека.

— Да, сынок, на то и зима. Пусть хоть нынче земля напьется вволю.

Здороваясь, она обняла Умида, как принято, и похлопала по спине. Справилась о его здоровье и о здоровье близких. Потом распахнула дверь в прихожую:

— Входите.

Умид поставил чемодан под лавку. Повесил на гвоздь отяжелевшее, будто свинцовое, пальто. Женщина взяла у него из рук шапку, отряхнула ее во дворе. Пригладив руками волосы, Умид зашел в комнату.

— О-о-о, салам алейкум, мулла-ученый, — сказал, поднимаясь из-за сандала, Кошчи-бобо. Он с первого же взгляда узнал Умида, хоть тот и стоял тогда молчаливо в сторонке. Они, как старые знакомые, обменялись рукопожатием. — Присаживайтесь к сандалу. Похоже, озябли, — хозяин показал на постланные в несколько слоев вокруг сандала стеганые одеяла.

Умид подождал, пока старик займет свое место, и только после этого сел сам. Справился о здоровье деда и его домочадцев.

— Слава аллаху, слава аллаху, — отвечал Кошчи-бобо, с интересом поглядывая на гостя и стараясь угадать, что его привело в этот дом в столь ненастный день. Но из вежливости не задавал вопросов. Если гостю будет угодно, он и сам расскажет. А его дело — оказывать почет человеку, который вспомнил о нем, о старике, и, прибыв сюда, зашел не к кому-нибудь, а прямо к нему.

— С приездом, сынок. Обрадовали вы меня очень….

— А помните, бобо, вы говорили, что вкусивший воду из вашего родника непременно обратно вернется? Вот я и приехал.

— В добрый час прибыли, сынок, — сказал старик и молитвенно провел ладонями по бороде. — А как поживает тот солидный домулла, у которого ноги болели? Выздоровел? Дай бог ему здоровья. А то, бедняга, ходить не мог. В машине все время сидел. Наверно, промочил где-нибудь ноги и на тебе. Городским-то людям оно непривычно…

— Уже выздоровел, — сказал Умид, улыбаясь.

— Ходит?

— Ходит.

— А как тот младший домулла поживает? Каримов, кажется, его фамилия. Даром что молод, а умный домулла. Мудростью и со стариками потягаться может.