Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

Умид приглашал и тетушку Чотир. Но она почему-то не пришла. По просьбе Умида Инагамджан дважды ездил за ней. Но старушка сослалась на недомогание и отказалась от приглашения.

Спустя несколько дней после свадьбы Умид подъехал к своему старому жилью в автомобиле цвета слоновой кости. Осторожно, боясь испачкать новый костюм, взобрался наверх. Сложил в чемодан нужные книги, тетради с записями. Бросил его с балкона Инагамджану.

— И все? — удивился тот скудности багажа молодого человека.

— Это не так-то мало, — сказал Умид. — Недавно ты сам называл книги богатством.

На дверь Умид навесил большой черный замок и подпер ее снаружи деревянным чурбаном. Для верности принес из сарая две доски и крест-накрест заколотил ими вход в свой дом.

Автомобиль цвета слоновой кости помчал его на новое место.

На полпути Умид вспомнил о тетушке Чотир. «Надо бы постучать в ее калитку», — подумал он. Обычно старушка всегда высовывала свое рябое лицо из калитки и с приветливой улыбкой принималась расспрашивать. А нынче не вышла. Здорова ли? Или, может, не одобряет Умида?.. Ведь сама не раз говаривала, что молодой человек должен быть предприимчивым — только тогда он добьется в жизни успехов…

«Если человек молчалив, это еще не свидетельствует о его уме, но и не выдает глупости. Если же он болтлив, то очень быстро надоедает окружающим, умен он или глуп». Это высказывание заведующего кафедрой фармакологии припомнилось Раано сейчас, когда ей с большим трудом удавалось сдерживать слова, так и норовящие слететь с языка. Она стояла прислонясь к косяку открытой двери и нетерпеливо поглядывала то на ручные часики, то на Хафизу, спокойно причесывающуюся у зеркала. Движения Хафизы медлительны, будто она нисколечко не спешит, будто ее никто вовсе и не дожидается добрых четверть часа. Из-за нее они сегодня опоздают в институт.

— Что-то ты сегодня молчалива, подруженька, — сказала Хафиза, держа в зубах заколки, и, обернувшись, посмотрела на Раано. — Или не в настроении? Расскажи-ка мне что-нибудь, пока я соберусь.

— О чем рассказывать… Не о чем…

— У тебя же всегда уйма новостей. Даже когда тебе говорят «помолчи», не можешь рот закрыть. А сегодня уже кончились все новости, да? — засмеялась Хафиза.

— Не кончились. Наоборот… Их еще больше, — выпалила Раано, покраснев.

— Ну, так говори же! Я сгораю от любопытства. Что-нибудь смешное, да? Расскажи что-нибудь смешное. У тебя здорово получается!

— Сегодня у меня нет ничего смешного.

— О-о, тогда давай поговорим о серьезном.

— Ты все шутишь, а мы на занятия опаздываем. Давай поторапливайся! Быстрей!

Сегодня Раано, вопреки обыкновению, не собиралась заходить к Хафизе по пути в институт. Но решила, что подруга может обидеться. Дав себе слово ничего не говорить Хафизе об услышанном, она вышла из троллейбуса. Заведующий кафедрой фармакологии, видать, терпеть не может болтунов: «Человеку даны два уха и только один язык, чтобы больше слушать и меньше говорить» — тоже его слова. Да что это он сегодня у нее из головы не выходит, этот доцент!.. И в самом деле, разве обязательно докладывать обо всем самой близкой подруге. Если даже разговор касается ее самой… Если передать радостную весть, тогда куда ни шло — можно и поторопиться. За радостную весть и подарок полагается. А за недобрые вести в древности иной раз казнили.

И все же, глядя на подругу, беспечно мурлыкающую себе под нос песенку, Раано подумала, что зря скрывает от нее неприятность, о которой та не сегодня-завтра все равно узнает. И рассердится, что Раано знала и не сказала ей.

— Знаешь, подруженька, нерадостные слухи до меня дошли, — проговорила Раано упавшим голосом.

— Какие же? А молчишь, — упрекнула Хафиза, улыбнувшись ей в зеркале.

— Не хотелось огорчать тебя, вот и помалкивала…

Хафиза опустила руки. Черная копна волос рассыпалась по плечам. Она обернулась, посмотрела на Раано долгим пристальным взглядом.

— Что-нибудь серьезное? Говори.

— Знаешь ли… Мне только вчера вечером сказали… Умид женился. Ты не слышала, да?

Хафиза сидела, не меняя позы, сверля Раано острым взглядом. И только бледность, проступившая на лице, выдавала, что стоит ей это самообладание.

— Женился? — спросила она хрипло.

— Ну да! На дочери профессора. Я же предупреждала тебя, что к этому все идет. А ты не верила. «Ему некогда!.. Научной работой занимается! Освободится, сам позвонит!» Боялась все помешать ему. Вот тебе — позвонил! Давно надо было выкинуть его из головы…

Хафиза закрыла лицо руками и оперлась локтями о колени. Раано бросилась к ней, затормошила, обняла за плечи:

— Подруженька, не стоит убиваться так. Ты же у меня красавица. Ты же… Ты же… — она не находила слов.

Хафиза подняла голову. Слез не было. Силясь улыбнуться, она сказала дрожащим голосом:

— Этого не может быть. Он не такой, чтобы делать что-то исподтишка. Не поверю, пока не услышу от него самого.

— Моя двоюродная сестра учится в инязе, на одном курсе с Джаннат, дочерью профессора Абиди. Так вот она была на их свадьбе. Если не веришь, поехали к ней, она тебе расскажет подробно.

— Нет. Я об этом узнаю от него самого.

Хафиза стала лихорадочно укладывать на голове волосы, кое-как заколола, оделась. Взяла с дивана сумку, с которой обычно ходила в институт, но не положила в нее ни конспектов, ни книг.

— Я сегодня не смогу в институт поехать, — сказала она. — Извини, что понапрасну задержала.

— Я к тебе заеду после занятий, — пообещала Раано.

Они вышли со двора вместе. Раано заторопилась к троллейбусной остановке. Хафиза сошла с тротуара и, перепрыгнув через арык, направилась по краю проезжей части улицы. Она рассчитывала остановить такси. Однако в это время дня водители такси обычно менялись сменами, большинство проезжающих машин следовало в парк.

Вдруг, заскрежетав тормозами и прочертив на асфальте длинный след, рядом с Хафизой остановилась черная «Волга». Хафизе раздумывать было некогда. Она вскочила в приотворенную шофером дверцу и сделала знак рукой, — мол, поехали.

— А куда, милашка? — осведомился шофер, трогая машину. — Вы, кажется, меня не узнали. Я разве так изменился, а, Хафизахон?

Хафиза только теперь взглянула на водителя. Нахмурилась, откинулась на спинку сиденья. После некоторой паузы тихо сказала:

— Извините, Шокасым-ака, я действительно не узнала вас.

— А я боялся, вы потребуете остановить машину, как только увидите, с кем рядом сели, — сказал Шокасым. Ему было приятно, что его назвали так уважительно — «ака», и теперь испытывал неловкость из-за того, что обратился к Хафизе так фамильярно — «милашка». Стараясь загладить свой проступок, он ласково спросил: — Ну так куда все-таки нам?