Мирмухсин - Умид. Сын литейщика

Сунбулхон-ая, запрокинув голову, бросила в широко открытый рот две таблетки и запила чаем.

Домулла и Умид сели за стол друг против друга и принялись за еду. Сунбулхон-ая умилялась, глядя на них. Ее полное лицо расплылось в счастливой улыбке.

Вскоре пришла Жанна.

— Ага, вы уже в сборе! Ужинаете без меня? Вот сейчас я вам назло все подчищу на столе, ничегошеньки не оставлю! — сказала она с порога и убежала мыть руки.

Вернувшись в комнату, Жанна поцеловала мать, справилась о ее самочувствии. Узнав, что сердечного приступа не было, утешила:

— И не будет его у тебя, мамочка! Напрасно дожидаешься.

Налила чаю отцу и Умиду. Положила из общего блюда в свою тарелку чучвары. И все-то она делала ловко, красиво. И даже вилку держала в руках, отставив мизинчик. «Наверно, так модно», — подумалось Умиду. Попробовал тоже так пользоваться вилкой — не получилось, Жанна добавила ему еще чучвары.

Сунбулхон-ая смотрела на них и не могла нарадоваться. А домулла, стараясь в любых обстоятельствах сохранять степенность, хмурил брови. Опорожнив пиалу, он отодвинул от себя всю посуду, теперь уже ненужную, и извлек откуда-то газету. Шурша ею, бегло пробегая глазами по строчкам, начал свою политинформацию. Он каждый день по вечерам обстоятельно рассказывал жене о том, что напечатано в газетах. Это вошло в привычку. Домулла не любил, если его слушали невнимательно или перебивали. Поэтому Умид и Жанна тоже приумолкли.

Долго, очень долго пересказывал газету домулла.

Жанна зевнула, прикрыв рот ладошкой. Подождав, пока Умид доест свой кусок пирога и выпьет чай, она неуловимым движением бровей показала ему в сторону двери и тихонечко удалилась. Посидев для приличия несколько минут, Умид вышел за ней следом. Жанна поджидала его в затемненном конце коридора. Он сразу ее не заметил и вздрогнул, почувствовав на плечах ее руки. Она приникла к нему. Потом отпрянула и, схватив за руку, повлекла в ту комнату, где на стене висел, оскалясь, распятый тигр.

Домой Умид вернулся в одиннадцатом часу. Лег и мгновенно уснул. Однако вскоре проснулся весь в поту, то ли сон дурной привиделся, то ли в комнате было душно. Его охватила непонятная тревога. Встал, распахнул окно. Ни огонька нигде. Тишина. Весь город спит. Наверно, у одного Умида на душе неспокойно. И сигарета не приносит успокоения. Мысли витают, как стая крикливых черных галок, одна тревожнее другой…

Третьего дня Умид навестил своего дядю. Посидели, поговорили. Поведал Умид ему, как самому близкому человеку, о добром отношении к себе профессора Салимхана Абиди. А главное, о том, что профессорская дочь проявляет интерес к его персоне.

Дядя долго молчал, прежде чем высказал свое отношение к услышанному. «Если йигит, не имея ни кола ни двора, может породниться с таким известным и состоятельным человеком, как Салимхан Абиди, тут не может обойтись без воли самого аллаха, — сказал глубокомысленно дядя. — Это аллах посылает тебе счастье и удачу. Благодари его, не выпускай из рук птицы счастья. К человеку за всю его жизнь троекратно прилетает эта птица. Умный тут же ловит ее и кладет за пазуху… А тебе повезло, дорогой племяш, — ты встретил самого пророка Хызра, который распределяет между людьми счастье… Коль твой домулла проявляет к тебе великодушие, полюбил тебя, как сына, держись за него, бойся стать на стезю неблагодарности, он сделает тебя человеком. Не об этом ли мечтали твои мать и отец? Не эту ли мечту лелеешь ты сам?.. Милый племянник, у тебя нет человека ближе меня. Мой твердый совет тебе — не разлучайся с дочерью домуллы. Ты обретешь с ней счастье и достаток… Только вот что хочу тебе сказать, племянник. Намедни твоя тетушка Чотир мне на ухо шепнула, будто бы есть у тебя какая-то красивая девушка, с которой ты давно водишься. Будь мужчиной — положи конец тому. Поверь, дорогой, в свое время я тоже был влюбчивым, — сказал дядя, с опаской поглядев на дверь, и, убедившись, что жены поблизости нет, лихо подкрутил усы и подмигнул Умиду. — Любовь крутить да по театрам, кино расхаживать — это одно дело, а семью построить — совсем другое. Советую тебе жениться на дочери уважаемого домуллы. Вот и весь мой сказ. Аминь, аблаху акбар! Пусть свершится то, что угодно аллаху…»

Ночи еще были прохладные. Умида била дрожь. Не то от холода, не то от волнения. Погасла сигарета. Щелчком швырнул ее в окно, зажег другую. Небо начинало медленно светлеть с востока…

Во дворе у Салимхана Абиди с утра до вечера полно народу. Одни метут двор, другие красят карнизы под стрехой крыши, перила айвана, третьи подрезают розы, окапывают деревья, четвертые белят стены… У летней кухни весь день топится тандыр. Оттуда по двору распространяются вкусные запахи.

Инагамджан гоняет машину из магазина в магазин, из склада в склад, доставая дефицитные продукты. Ему еще надо успеть развезти по адресам пригласительные билеты, отпечатанные золотом на лощеной бумаге: «…Приглашаем вас на свадьбу дочери нашей Джаннатхон и сына нашего Умиджана, которая состоится в среду…»

Хлопоты, связанные с подготовкой к свадьбе, захлестнули и самого Умида.

Порой люди, увлеченные приготовлениями, казалось, забывали, ради чего все это они делают. Им привычно было видеть здесь такую суматоху почти перед каждым праздником. Они переставали замечать Умида. Еще не все знали жениха в лицо. Большинство из тех, кто тут присутствовал, являлись близкими и дальними родичами домуллы и Сунбулхон-ая. Только Умид был среди них чужим. И тогда он казался себе оторвавшимся с родного дерева листком, заброшенным прямо в водоворот.

У Умида голова шла кругом. Он выбился из сил и отдался течению.

Той удался на славу. Недаром готовились к нему больше месяца.

Махалля давно не видела такой пышной свадьбы. Уж прошло сколько дней с тех пор — отгремела музыка, что несколько суток кряду возвещала махаллинцам о великом торжестве в доме домуллы; охрипнув, поразъехались певцы, разошлись усталые гости, — а разговоров о свадьбе не убывало. Наоборот, разговоры те разрастались, как снежный ком, разнося по Ташкенту славу о красоте молодоженов, о щедрости домуллы.

Салимхан Абиди счел бы себя ничтожеством, если бы пожалел средств на свадьбу единственной дочери. И что могли б о нем тогда подумать влиятельнейшие люди, приглашенные на празднество? А их было много: и разные начальники, и ученые, и артисты…

Умид пригласил со своей стороны дядю, который был безмерно рад счастью племянника и даже прослезился, Сократа-домуллу, мачеху свою Фатиму, а из друзей только Хатама и Каратая.

Сунбулхон-ая старалась оказывать Фатиме всяческие почести. В женской половине усадила ее на самое почетное место. А после свадьбы чего только ей не надавала — и всякой одежды, и гостинцев. Одарила, можно сказать, с ног до головы.