Мирмухсин - Чаткальский тигр

Садовников, увидев двух стариков, сразу же догадался, с чем они к нему пожаловали. Да и трудно не догадаться, если с первого дня стройки к нему идут и идут люди из близлежащих и дальних кишлаков. Сегодня утром уже побывали представители из Багистана, Бурчмуллы.

Едва начальник стройки заговорил, аксакалы почувствовали, что он прост в обращении, душевен. И этим сразу расположил к себе. Садовников сам придвинул к столу несколько стульев и жестом пригласил всех сесть. В кабинете присутствовало человек десять. Все заняли места, умолкли, выжидательно глядя на начальника. А он взял со стола тоненькую палочку и откинул скатерть. И старики увидели самые настоящие горы и реки между ними, только такие маленькие, что на столе уместились.

— Вот здесь сливаются Чаткал и Писком, — Садовников провел указкой по блестящим извилистым полоскам, сделанным из стекла. — А выше в Чаткал впадает Коксув. Вот она, эта речушка. Узнаете?

— Да, да, узнаем, — закивали в лад, приободрившись, оба аксакала.

— А это — старый бревенчатый мост, прозванный местными жителями Эшак-куприк, то есть «Ишачьим». Верно? — Георгий Исаевич прекрасно говорил по-узбекски. Трехлетним мальцом приехал он с родителями в Ташкент, рос, играл с узбекскими ребятишками, с ними делал набеги на бахчи, когда поспевали арбузы и дыни, бегал но садам, виноградникам. На голове носил тюбетейку и так загорел, что трудно было бы его отличить от махаллинских мальчишек, если б не веснушки да выгоревшие, как пакля, волосы.

— Верно, «Ишачий» и есть, — подтвердил Милтикбай-ака. — На нем только на ишаке и можно проехать. И то скрипит, качается, вот-вот, глядишь, развалится.

— Верно, — кивнул Чоршанба-ота.

— Баракалла! Вот и хорошо!.. Теперь глядите сюда. На этом месте, между горами Конгир-Бука и Аскартаг, мы возведем плотину высотою в сто шестьдесят восемь метров. Чирчик будет перекрыт. — Георгий Исаевич решительным жестом положил поперек русла указку. Вода по эту сторону плотины поднимется и образует море. Настоящее море! В нем приживутся превосходные виды рыб, а поверхность будут бороздить суда… Мы сможем оросить сто тысяч гектаров засушливых земель Ташкентской области. Расширим площадь хлопковых полей и посадим новые сады…

А внизу, вот здесь, построим электростанцию. Работа рассчитана на несколько лет. Строительство имеет всесоюзное значение. Со всех концов страны к нам приезжают квалифицированные рабочие. Но особенно много местных. Вот он, товарищ Мингбаев, тоже из местных. — При этих словах Гулгун бросила молниеносный взгляд на Караджана. — Он инженер. Думаете, если бы что-нибудь угрожало жителям Чаткальской долины, товарищ Мингбаев не вмешался бы?.. А сотни парней и девушек из окрестных селений? Разве они трудились бы с таким энтузиазмом, если бы не были уверены, что плотина принесет их краю процветание?.. Вместе с ними трудятся русские и татары, таджики и киргизы, казахи и армяне. Цель же у всех одна — сделать еще лучше жизнь нашего народа. Все вместе мы будем стараться закончить строительство в срок. Нам с вами поручили это задание партия и правительство. И мы его выполним.

Чоршанба-ота не сводил глаз с Садовникова. Его манера говорить не спеша, четко выговаривая каждое слово, и временами делать паузу, чтобы оглядеть присутствующих и убедиться, что они хорошо его понимают, напомнили старому аксакалу Юлдаша Ахунбабаева, с которым ему не раз доводилось видеться. Даже внешне этот человек чем-то напоминал первого президента республики. В тридцать пятом году на встрече со строителями межколхозной гидроэлектростанции Ахунбабаев точно так же стоял с указкой около макета и говорил о важности, грандиозности начатого строительства. Теперь эта электростанция кажется крошечной и неказистой. А тогда… Эх, как быстро бежит время и как оно меняет людей. Гляди-ка, как выросли наши возможности!.. Да-а, Чоршанбе-ота посчастливилось тогда присутствовать на встрече с Ахунбабаевым, который и сейчас перед его глазами словно живой…

Видя, как внимательно слушают его прибывшие из кишлака люди, начальник стройки подробно рассказал им о работах, которые уже развернуты, и о тех, которые еще предстоит начать. Ни жестом, ни словом он не дал им понять, что спешит, что времени у него в обрез.

Милтикбай-ака и Чоршанба-ота вышли из кабинета Садовникова успокоенные. Караджан проводил их до самой арбы. На прощание они горячо пожали ему руку и заняли свои места. Хикматджан дернул вожжи, сказал: «Чу, чу!..» — и арба, погромыхивая, покатилась по дороге в сторону Ходжакента. Обсудив все, что увидели, услышали, Милтикбай-ака и Чоршанба-ота условились остановиться передохнуть в ближайшей чайхане. Они наверняка повстречают там своих старых знакомых и друзей, выпьют с ними зеленого чаю с сахаром и отведут душу в приятной беседе. И Гулгун отправят к бабушке — обычно около каждой чайханы останавливается автобус.

А Гулгун молчала. Пород ее глазами стоял Караджан. Она вспоминала, и как он улыбнулся ей, уходя в кабинет, и как пожал на прощание руку. Ее ладонь все еще помнила его сильное пожатье. Чтобы отвлечься, она смотрела на горы, на россыпи камней на зеленых склонах, похожие на разбредшихся овец. Но мысли возвращались назад. Она не хотела о нем думать, но думалось само собой. Видимо, какая-то внутренняя сила была в этом человеке со шрамом, подчиняющая его воле и на расстоянии.

Небо сплошь обложили мокрые серые тучи. Уже который день моросит дождь, и конца ему не видать. В комнате полусумеречно, пахнет лекарствами. Из репродуктора льется приятная негромкая музыка. Милтикбай-ака лежит, закрыв глаза, укрытый до пояса, и слушает концерт. Как всегда в эту дождливую сырую пору, ему опять занедужилось.

Гулгун принесла аччикчучук — острый салат из помидоров и лука. Подумав, что отец вздремнул, поставила тарелку на дастархан и потихоньку ушла. Надо помочь матери. Она взялась приготовить к вечеру бастурму, а с ней возни ого! Гулгун поточила ножик о донышко пиалы и стала резать мясо. Она была задумчива, молчалива. Санобархон давно не видела дочку такой грустной, рассеянной. Спросит у нее что-нибудь, а она или не слышит или отвечает невпопад. Такой она была в те дни, когда домой вернулась, ушла от того завмага, будь он неладен. Но долго ли молодому сердцу болеть? Вскоре Гулгун опять стала резвой, как дитя. В доме то и дело слышался ее громкий голос да звонкий смех. А сегодня… Может, расстроена, что отец приболел? Но ведь не впервой ему болеть. Как осень, так ему то поясницу ломит, то ногу. А вчера врач приезжал из чарвакской поликлиники, старый врач Парадоксов Сергей-ака, который обслуживает их кишлаки с незапамятных времен. Он сказал, ничего опасного у Милтикбая-ака нет. Простудился малость. Да и много ли пожилому человеку надо: просквозило или посидел на холодном — и готово. Сергей-ака прописал ему таблетки, назначил уколы и уехал. Благо, уколы Гулгун сама умеет делать, а то как медсестре в такую погоду из Чарвака тащиться? Да и хватит ли медсестер на все кишлаки? Небось не одному Милтикбаю-ака нужны уколы. Этому мудреному делу Сергей-ака научил Гулгун, когда она еще была школьницей: дескать, будешь ангелом-хранителем при отце. И в самом деле, смышленой оказалась девушка, прекрасно справляется. Отец ее даже похваливает: мол, так колет дочка, что даже не чувствуешь. Настоящим домашним врачом заделалась: голова заболит — знает, какое лекарство дать, в животе закрутит — на́ тебе порошок. А сейчас то ли сама больна, да скрывает, то ли у нее неприятности. А она, Санобархон, не знает, как помочь дочке. Один аллах, наверное, ведает, какие лекарства могут исцелить ее…