Мирмухсин - Чаткальский тигр

Доброжелатели тут же довели это до сведения Хазратова. Он загадочно улыбнулся и заметил, что, когда великий Бабур-мирза завоевал Индию, он всю ее землю обагрил кровью защитников. Воинам же своим повелел быть с женщинами ласковее, чем могли быть их мужья. И, говорят, ни одна из индийских женщин не считала Бабура жестокосердным. «Эх, легче вселенную познать, чем душу женщин», — любил повторять Хазратов с загадочной улыбкой, и по его тону нетрудно было понять, что он-то в этом разбирается отменно.

Его род вел начало от шайхантаурских ходжей Ташкента. И хотя ныне происхождение не имеет никакого значения, ему нравилось, если к его имени прибавляли окончание «ходжа».

Обо всем этом и многом другом ходили пересуды. Караджан их слышал не раз, но не придавал им значения. Ведь испокон веку о самых известных и авторитетных людях распространяются небылицы. Наверное, это закономерно. Стоит ли мозолить языки разговорами о людях простых, никому не известных. Даже о тех, кто с утра до вечера бьет баклуши, а домой является, едва держась на ногах, грязный с головы до ног, никто не скажет ничего предосудительного. Кому они нужны? А вот человек, которого все знают, — это другое дело. О таком и посудачить интересно, и анекдотик придумать.

…Калитку отпер сам хозяин; не выпуская руки Караджана, повел его к дому. В просторной прихожей помог раздеться, предложил домашние тапки. Разуваясь, Караджан слышал из боковой комнаты звонкие детские голоса и достал из кармана пальто две плитки шоколада.

Появилась Гульбадан в просторном золотисто-желтом платье из парчи. Ее круглое лицо расплылось в улыбке, он осторожно пожал ее пухлую руку. Она заметно располнела, но была по-прежнему миловидна, хотя вокруг глаз и но краям рта легла сетка мелких морщинок.

— Пожалуйте, — сказала она. — Давно у нас не были…

Его проводили в гостиную, где на полу лежали три красных ковра. Другой, зеленый, закрывал почти всю стену, возле которой стоял старинный диван. Приторный застоялый запах нафталина ударил в нос Караджану. «Неужели они этого не чувствуют? — подумал он, посмотрев на глухо закрытые форточки. — Наверное, привыкли». На стене по краям ковра висели маленькие марлевые мешочки. Караджан усмехнулся, догадываясь, что в них нафталин. Да, уже привыкли и не замечают.

На комоде в деревянной рамке стояла фотография парня в матросской форме.

— Племянник, — сказал Хазратов и, взяв рамку, рукавом стер с нее пыль. — Наш любимец… Да-а, растут дети.

Хазратов любил говорить, как он обожает детей. Караджану вспомнилось его недавнее выступление в тресте. В своем докладе он то и дело возвращался к тому, что в Наманганской области в зоне Чартакского водохранилища, в строительстве которого он принимал непосредственное участие, необходимо создать детские пансионаты, санатории, пионерские лагеря и спортивные городки… В президиуме сидели руководители республики. Они с удовлетворением отметили, как Хазратов любит детей и проявляет о них заботу. Один из них так и сказал: «Учитесь, товарищи, у нашего дорогого и уважаемого Хазратова, как надо опекать малышей — наследников наших, которые в скором времени придут нам на смену!..»

На строительстве Чартакского водохранилища в Намангане Хазратов возглавлял участок. А когда правительство отмечало наградами передовиков пятилетки, он оказался в общем списке и у него на груди засиял орден Трудового Красного Знамени. По окончании строительства он вернулся в Ташкент и ему поручили руководить отделом в тресте.

Пока Караджан рассматривал фотографии, Гульбадан постелила поверх вышитой золотом, с изображением фараонов и древнеегипетских танцовщиц, скатерти прозрачный целлофан и поставила угощение: слоеные лепешки, икру в маленьких вазочках, виноград. На столе уже стояли всевозможные напитки, торжественно мерцали хрустальные рюмки и бокалы цветного стекла.

Хазратов пригласил гостя к столу и, когда сели, поначалу, как водится, подал пиалушку крепкого зеленого чаю. Все это время он рассказывал, с кем из однокурсников в последнее время виделся, кто где работает, у кого как сложилась судьба. Караджан не спеша отхлебывал чай и любовался пиалой тонкой японской работы. Фарфор просвечивал — были видны пальцы. На самом донышке, в зависимости от освещения, то появлялась, то исчезала обнаженная, в золотистом ореоле женщина. Заметив, что Караджан приятно удивлен, Хазратов удовлетворенно хмыкнул.

— Японцы, черти, искусные мастера, — заметил он, подливая гостю чаю. — Этот сервиз в позапрошлом году привез оттуда. А скатерть — арабская…

— Я уж заметил. Глядя на нее, вспоминаешь Нефертити.

— Она не из Нефертити. Из Египта. В Нефертити я еще не был. Соберусь, как только выдастся возможность.

— Нефертити — дочь одного из фараонов, — засмеялся Караджан. — Она жила четыре-пять тысячелетий назад, но была так прекрасна, что о ее красоте и поныне все еще говорят.

Хазратов выпрямился и недоверчиво посмотрел на Караджана, как бы желая удостовериться, что его не разыгрывают. Поняв, что слегка оплошал, крякнул в кулак, но мысль, что он владеет столь редкостными вещами, заглушила чувство неловкости и вновь переполнила его удовлетворением.

Гульбадан принесла блюдо с жареными перепелами и тоже присоединилась к их компании. Любезно улыбаясь, она просила не стесняться и чувствовать себя как дома. Увидев Караджана, она сразу подумала, что этот угловатый мужик в своем кишлаке, наверное, еще больше огрубел. Ведь он и прежде не умел пользоваться вилкой и ножом, салат из блюда брал ложкой, которой ел, и отправлял прямо в рот. И уверял, что плов гораздо вкуснее, когда его едят руками.

Изящный стул из гнутого дерева жалобно скрипнул под Караджаном, и Гульбадан обеспокоенно посмотрела на мужа. «Этот верзила сломает наш антикварный стул!» — прочел он в ее глазах и, отведя взгляд, взял рюмку:

— Чтоб чаще видеться! И пусть в наш самый бедный день стол, за который мы сядем, будет накрыт подобным образом!

Они чокнулись и выпили.

Караджан закусил салатом из помидоров, как и в прежние времена взяв его ложкой из блюда. Гульбадан чуть заметно усмехнулась и опять посмотрела на мужа. Но Хазратов насупил брови и сделал серьезную мину, давая ей понять, что этот гость не из тех, при ком можно изъясняться взглядами и намеками, и лучше, если она потерпит. Могло быть и хуже: хорошо, что хоть догадался разуться и не топчет их ковров из натуральной шерсти своими грязными сапогами.

Хозяин подчеркнуто радовался тому, что они, старые друзья, сидят вместе, вспоминал эпизоды из студенческой жизни, провозглашал тосты. Гульбадан зажмуривалась в улыбке и кивала, в знак солидарности она тоже подносила рюмку к губам и осторожно, чтобы не расплескать, ставила обратно на стол. Из кухни все сильнее пахло жареным мясом и луком. Гульбадан пошла проверить, не готов ли плов.