Мирмухсин - Чаткальский тигр

А горы становились все выше и выше, словно вырастали на глазах. Файзулла Ахмедович то и дело оборачивался и знаками советовал сыну быть повнимательнее. Проскочили небольшой мост через Чирчик, миновали Газалкент, Чарвак. Дорога вилась по склонам, петляла между скалами. Справа устремлялись к самому небу каменные громады, а слева, далеко внизу, за обрывающейся кромкой дороги, обозначенной бетонными столбиками с черно-белыми полосками, открывалась наполненная синевой долина. Отсюда, с высоты птичьего полета, они увидели, как сливаются вместе Чаткал, Писком, Коксув. Дальше их бурные воды несет уже Чирчик, вобравший в себя силу трех братьев.

На перевале машины взяли вправо и остановились. Все высыпали на дорогу. Прохладный ветерок холодил разгоряченные лица, проникал сквозь одежду.

— Глядите, как прекрасен наш край! — сказал Музаффаров, придерживая на голове тюбетейку, чтобы ее не снесло ветром. — Скажите сами, разве здесь хуже, чем в раю?

— Здесь, наверное, лучше! — сказала Мархаматхон, радуясь, что ей удалось-таки хоть на денек-другой вырваться на свободу и не думать о домашних заботах. Но тут же вспомнила про старшую дочь, ее усталое пожелтевшее лицо. — Можно было и Тасанно взять с собой. Трудится, бедняжка, над диссертацией, не дает себе и дня передышки, — упавшим голосом проговорила она. — Немного развеялась бы да успокоилась сердцем. А то с тех пор, как ушла от мужа, сидит в четырех стенах и нигде не бывает. И внуков надо было сюда привезти.

— Эх, мать! — сказал Музаффаров. — Получила чуточку радости — и сразу дети да внуки в голову приходят.

— Ошиблись мы, отец, выдав нашу Тасанно за этого долговязого. Сплоховали мы с тобой. И родичи со своими советами… Мою луноликую красавицу дочку выдали за афериста, провалиться ему. Взяла грех на душу…

— Эй, женушка, опомнись! Я привез тебя сюда, чтобы ты забыла о печалях и хоть несколько часов пожила привольно! Дыши, наслаждайся. Оставь заботы. Вернемся домой, и лей тогда слезы сколько захочешь. Погляди вон туда! И туда! Благодать-то какая! Жизнь прекрасна! Радоваться надо!

Амир Равнак, понимая, что разговор у его друзей сугубо личный, отошел к краю дороги и что-то торопливо записывал в блокнот. Ветер разметал его седые вьющиеся волосы. Поглядывая вдаль, он приглаживал их рукой и вновь писал.

— Построить бы здесь дом и жить! — восторженно сказала Таманно. — Какие места! Эй, Жак, посмотри, какая панорама! — крикнула она брату по-русски.

Хайрулло стоял, опершись на дверцу машины, и курил.

— Вижу, — сказал он, выпуская из ноздрей струйки дыма, и улыбнулся сестре. Она называла его Жаком, когда была особенно благодушна и ласкова. А то все Хайрушка да Хайрушка. — А вон, погляди, наравне с нами парит орел.

— Он похож на самолет.

— Скорее на планер.

— Разве нельзя здесь открыть пансионат? — сказала Таманно. — И почему никто не догадается? Ведь такие места пропадают!

— Эти места не пропадают, — отозвался Файзулла Ахмедович. — Все, что ты видишь, — совхозные владения. Здесь кругом совхозы, лесхозы, кишлаки…

— Все равно жалко! В таких местах надо строить пансионаты и туристские базы, — настаивала Таманно.

Да их здесь немало. По ту сторону — дома отдыха «Бурчмулла», «Обирахмат», а повыше — «Багистан», «Нанай». А вот там, за лесом, — «Хумсан», дальше — «Чимган».

— Папочка, а кишлак, куда мы едем, еще далеко?

— Во-он, уже видать.

Таманно поднесла ладонь козырьком ко лбу, вглядываясь в зеленые пятна садов и леса в межгорье за долиной:

— Это?.. Почему они живут у подножия? Строили бы дома на самой вершине, вот была бы прелесть — живи и любуйся всеми четырьмя сторонами света!

— Посоветуй им, может, послушаются, — сухо бросила Мархаматхон, недовольная тем, что ее младшая часто бывает несерьезной. Вот и сейчас растягивает слова, произносит их бог знает с каким акцентом. — Будут жить на вершине, а воду носить от подножия, да? У них ведь и огороды, и сады есть, соображать надо.

— А у кишлацких губа не дура, такие места заняли!

Файзулла Ахмедович строго взглянул на дочь, нахмурился:

— Чтоб я от тебя подобных слов больше не слышал. Нередко человек не стоит и пальца того, кого унижает… В нашем Узбекистане все места хороши. И всюду люди одинаково трудятся. Захочешь работать в сельской местности, пожалуйста, приезжай сюда и живи на здоровье.

— Извините, папочка, — проговорила Таманно, обидчиво надув губы.

— Разве не говорила я, что мы и раем не сможем наслаждаться, будем портить себе нервы, — вмешалась Мархаматхон. — Не говори, дочка, такого, что может вывести отца из себя.

Пряча в карман записную книжку, приблизился Амир Равнак.

— Две тысячи пятьсот метров выше уровня моря, — сказал он. — Вот как высоко мы забрались.

На скале большими буквами были выведены цифры.

Таманно приблизилась к груде камней и в ужасе отшатнулась.

— Змея! — вскрикнула она.

Брат схватил камень и бросился к ней.

— Не трогайте ее! — сказал Файзулла Ахмедович. — Нельзя лишать жизни живое существо.

— И змею тоже? — Таманно, все еще бледная от испуга, смотрела на отца с недоумением.

— Конечно! Если она существует, значит, нужна природе. Наши деды и прадеды, считая кровопролитие грехом, вкладывали в это не столько религиозный смысл, сколько глубокую философию. Они знали, что все сущее тесно связано в природе. И человек, убивая, вредит самому себе…

— И несмотря на это, в мире льются реки человеческой крови, — заметил Амир Равнак.

— И все потому, что кое-кто из-за алчности свои личные интересы ставит выше общечеловеческих! — сказал Файзулла Ахмедович, начиная багроветь. — Мы воспитаны на других традициях и не должны идти на поводу у них.

— Отец, опять вы нервничаете, — сказала Мархаматхон, с беспокойством глядя на него. Перевела взгляд на Амира Равнака: — Не стоит об этом.

— Понял, — с улыбкой кивнул тот. — Больше не буду. Все началось с заповеди «не убий».

— Ну что, налюбовались? — спросил Музаффаров. — Тогда поехали! — И первым направился к машине.

— Не хочу отсюда уезжать, — захныкала Таманно, как ребенок. — Жак, что же ты фотоаппарат не прихватил?

Вместо ответа брат посигналил, торопя ее.

Таманно в последний раз огляделась. На душе было радостно, легко, словно сам воздух здесь пьянил, как вино.

Передняя машина тронулась. Мархаматхон высунулась из «Москвича» и кликнула дочь, нетерпеливо махая рукой. Таманно нехотя направилась к машине.

Вскоре обе машины оставили слева от себя Хумсан, миновали нависшую над рекой скалу, похожую издалека на женщину, полощущую белье, и въехали в Сиджак. Медленно проследовали они по узким кривым улочкам, останавливаясь и расспрашивая у ребятишек, где живет Милтикбай Койбакаров, и наконец подъехали к его дому.