Мирмухсин - Чаткальский тигр

Мархаматхон притянула к себе голову мужа и прижалась к ней щекой.

Возвращаясь с прогулки, Файзулла Ахмедович купил в гастрономе две бутылки. Он уже давно отказался от крепких напитков, но изредка позволял себе выпить немного виноградного сладкого вина. Перед обедом, пока жена возилась на кухне, он наполнил до краев свою старую голубую пиалу красным ароматным напитком и осушил ее. Он еще причмокивал губами от удовольствия, когда в комнату вошла Мархаматхон. Бутылка уже была спрятана, но, увидев в его руках пиалу, она сразу догадалась, в чем дело.

— Я больше вам не буду вызывать врача! — сердито сказала она. — Оказывается, вы из тех, кто покушается на собственную жизнь! Как же иначе это называется?

— Это называется виноградный сок, дорогая, шербет! — сказал с улыбкой смущенный Музаффаров. — Это совсем не вредит, глюкоза же.

— Глюкоза? Сколько же градусов в этой глюкозе?

— Совсем немного, ей-богу.

— А ну покажите-ка мне бутылку.

— Что бутылка, зачем бутылка? На ней написано «вино», но это такое вино, от которого — одна польза. Я недавно читал у древнего поэта — сердце обращается к человеку: «Эй, человек, меня храни всегда в касе с вином! Тогда увидишь, как я буду работать!» Вот, оказывается, что говорит человеку сердце…

— Ладно, милейший, вы мне зубы не заговаривайте! Я вдоволь насмотрелась на работу вашего сердца! — вспылила Мархаматхон. — Я из-за вас в постоянном напряжении, как тот циркач, который ходит по канату! Устала! Провалиться тому, кто выдумал это вино! Когда вы перестанете брать в рот эту гадость?

— Эй, опомнись, жена, не болтай лишнего. Что б ты делала, если б я, как некоторые, напившись, валялся в арыках, а, что скажешь?

— Я бы не жила с таким мужем!

— Ха, не жила! Легко сказать… Приходил бы я, вывалявшись в грязи, оборванный, исцарапанный в драке, все равно бы смирилась, сказав: «Что поделаешь, знать судьба такая…» Скажи слава богу, что на тебе женился такой хороший человек, видный деятель наук, хе-хе…

— Вы тогда еще не были никаким деятелем. Если б я знала, что вы пристраститесь к вину…

— Ну, перестань. Из-за одной пиалки вина такой тарарам. Да будет тебе известно, даже Карл Маркс сказал: «Ничто человеческое мне не чуждо!» Что же я, лучше его, что ли?.. Эх, жена, жена, не будь революции, быть бы тебе одной из тех жен, которых нещадно лупят. На твое счастье, революция произошла…

— Ну, скажите, зачем пьете? Небось вспоминаете вон ту, с которой я встретила вас на улице! — скороговоркой сказала Мархаматхон и отвернулась, чтобы муж не увидел слез, выступивших на глазах.

— Э-э, жена, — смущенно улыбнулся Музаффаров и покраснел до корней седых волос. — Не клевещи на меня. Я за всю жизнь ни одну чужую женщину даже за руку не подержал.

— Вы же с ней под ручку шли!

— Э-э, нашла, о чем вспомнить. Столько лет прошло, а ты мне об одном и том же. Мало ли с кем ты могла меня встретить на улице, ну, скажи? Я же не целовался…

— Еще чего! — вспыхнула Мархаматхон. — Я б вас топором…

Файзулла Ахмедович расхохотался так заразительно, что у него заколыхался живот под пижамой, а Мархаматхон не смогла удержаться от улыбки.

— Сбесилась ты, что ли? Остепенись, — с трудом выговаривал Файзулла Ахмедович между взрывами смеха, вытирая платком глаза. — Эх, будь мне сейчас те тридцать три, и гонись ты за мной с топором — ох-хо, если б это было! — тот топор в твоих руках мне сейчас показался бы лучшим в мире букетом!.. Эх, где теперь те золотые дни. Сейчас нет нужды в топоре, женушка, на все сто процентов и без остатка я твой! И только твой.

— Все смеетесь, не цените меня. Была бы на моем месте другая, и начальников ваших отыскала бы, и парторганизацию…

— Ценю, дорогая, еще как ценю! — смеялся Файзулла Ахмедович, обняв рукой жену за плечи и прижимая к себе. — Разве есть надо мной выше начальник, чем ты!.. Ну, ладно, Мархаматхон, довольно, я самый целомудренный мужчина. Ты — моя единственная. Только ты и вот это сладкое вино согреваете и волнуете мою кровь. Не лишай меня этой радости.

— Я же о вас забочусь. Только о вас и думаю всю жизнь…

— Думаешь, я сам не вижу этого? Ты же у меня такая заботливая! А я в тебе сразу приметил эту черту, потому и женился.

— Ах, вот как?! — воскликнула Мархаматхон, делая вид, что обиделась и пытаясь отстраниться, но муж еще сильнее обхватил ее за плечи.

— Друзья недаром говорили, что я знаток женщин и выбрал лучшую из них.

Мархаматхон улыбнулась:

— А ведь вы сами были ужасно ревнивы, помните?

— Почему был? Я и сейчас…

— Но умели держать себя в руках, не горячились понапрасну.

— А сейчас я разве не таков? Да сейчас я еще лучше владею собой.

— Куда там! Лезете в бутылку из-за сущих пустяков. Говорят, однажды у соседа Насреддина-афанди ослиха родила детеныша без хвоста, так Насреддин целую неделю уснуть не мог, все переживал и думал, как же сосед будет вытаскивать осла, если тот увязнет в грязи, — сказала Мархаматхон смеясь. — Так и вы…

Музаффаров вздохнул и побарабанил пальцами по столу:

— Эх, дорогая, понапрасну перевели всех этих добрых и трудолюбивых животных, считая, что они даром корм едят. Я собственными глазами видел, как туши ослов грузили на самосвалы, отвозили за город и сваливали в овраг. Сердце мое обливалось кровью… А один идиот из кишлака Телов вооружился малокалиберной винтовкой и, явившись на базар, перестрелял всех этих животных. И никто ему и слова не сказал. Потому что осел стоит всего три рубля. Но и за эти деньги никто их не покупает. Хозяева только облегченно вздохнули, обрадовавшись, что освободились от бремени.

— Ах, отец, разве может живое существо стоить так дешево?

— Прежде все хозяйство дехкан держалось на ослах. Лошадь бедняку была не по карману. А ныне, глядишь, у того машина, у другого мотоцикл… В городе осел уже в диковинку. Только в горах, где машинам не развернуться, еще встречаются эти бедные животные…

— Может, все эти перемены естественны? Помните, у нас тоже была одна табуретка на двоих? Она служила нам столом. И мы были счастливы. Потом купили настоящий стол и стулья. А табуретку выбросили… Так и в жизни.

— Да быть мне жертвой за тебя, за мою умницу, которая находит нужные слова в нужную минуту! Жизнь вечна. Только мы, к сожалению, смертны. Хлопочем, копошимся и растрачиваем себя по мелочам.

Файзулла Ахмедович любил мисры Амира Равнака и многие из них помнил наизусть. И сейчас он произнес вслух его четверостишие:

И, ласково погладив жену по плечу, добавил с грустью:

— Жаль только, что раньше уходят те, что не щадили себя, работали, не думая о наградах. А всякие приспособленцы пожинают лавры. Не хочется оставлять им то, что вот этими руками создано! — Файзулла Ахмедович вытянул перед собой дрожащие руки.