Мирмухсин - Чаткальский тигр

Мархаматхон мягко заметила:

— Отец, не говорите так, ведь хороших людей на свете больше. И потом… мы не собираемся никуда уходить.

— Хайитбай-аксакал из Актепа молодец, — продолжал Файзулла Ахмедович, все так же набычившись и раздосадованно. — Он не спорил со всяким жульем, зная, что все равно не переспорить, а сразу же, без слов, вытягивал их вдоль спины своим сыромятным кнутом. И правильно делал! А мы что делаем? — Он порывисто обернулся к жене. Лицо его в минуты сильного волнения багровело, губы бледнели. Мархаматхон с тревогой, не решаясь перебить, смотрела на мужа. — Заведомо знаем, что перед нами жулик, и стесняемся сказать об этом. Мало того, сами потакаем! Взятки даем, чтобы достали нужную вещь…

— Ой, отец, вы опять разволновались. Нельзя так. И я хороша, сижу и слушаю. Разболталась, будто делать нечего. Вы посмотрите телевизор, а я постираю замоченное белье. Да и к завтраку надо что-то приготовить. Свежего чаю заварить? — спросила Мархаматхон, поднимаясь.

— Не откажусь.

Мархаматхон с чайником в руке направилась на кухню, мимоходом включила телевизор. Раздались ритмичные звуки дойры, и на экране появилась красивая танцовщица, легко порхающая по сцене. Она исполняла арабский танец. Полупрозрачная одежда открывала взору ее стройную, изящную фигуру. Глядя на балерину, пожилая полная женщина невольно сравнила себя с ней. На душе стало горько. И, заметив, с каким интересом муж смотрит на экран, она переключила телевизор на другую программу.

— Зачем? Пусть будет эта! — недовольно крикнул Файзулла Ахмедович и, наверное, вскочил бы, если бы она тотчас не включила прежнюю программу.

Мархаматхон отступила на шаг и с иронической улыбкой поглядывала то на мужа, то на танцующую красавицу. Муж уловил ее взгляд, нахмурил брови:

— Что ты медлишь, мать? Ты, кажется, забыла, зачем шла на кухню. Глядя на тебя, можно подумать, что в твоих сутках не двадцать четыре часа, а целый год. Этак тебе придется жить пять-шесть сотен лет, чтобы завершить все свои дела.

— Я буду вертеться по дому, а вы любоваться этой красавицей? — вспыхнула Мархаматхон. — Я переключу.

— Нет! Неплохо танцует… Что ты к ней придираешься? Ее жизнь — в танцах, а наша — в другом. Ведь мы же с тобой не можем плясать, как она. И слава богу. Один человек всегда в чем-то превосходит другого. А как иначе: тот строит дома, а этот — пишет картины. И пусть каждый будет таким же мастером, как она. Люди бессознательно соревнуются между собой и тем самым двигают прогресс. Вот это, — он кивнул на экран, — настоящее искусство. Поэтому оно и радует, и вдохновляет.

— Убедили, — улыбнулась Мархаматхон. — Я пошла заваривать чай. Только не забывайте о своем обещании, я теперь непременно хочу увидеть ваш рай…

В субботу вечером Музаффаров позвонил Амиру Равнаку и, как обещал когда-то, пригласил его на загородную прогулку, в горы. Приятель посетовал, что приглашение столь неожиданно, однако пообещал подъехать к калитке ровно к шести.

Амир Равнак на шесть лет младше Музаффарова. Но когда человеку переваливает за пятьдесят, эта разница становится незаметной. Они дружат давно. Все считают, что их связывают какие-то родственные узы, и они в этом никого не разубеждают.

Музаффаров мог часами сидеть в кресле, полузакрыв глаза, и слушать новые стихи приятеля. Амир Равнак устраивался напротив и читал на память, негромким глуховатым голосом, время от времени выразительно жестикулируя.

Оставшись наедине с женой, Файзулла Ахмедович говорил:

— Да, он настоящий поэт! Когда я общаюсь с ним, я отдыхаю, и в сердце не остается тоски. А когда слушаю его стихи, начинаю острее ощущать жизнь, понимать и шепот листвы, и слышать музыку в шуме ветра…

— Иногда в компании он весь вечер сидит хмурый, из него и слова не вытянешь. Все думаешь, не обиделся ли из-за чего-нибудь. А в другой раз красноречив, как оратор, не остановишь. Наверно, все поэты со странностями…

— Со странностями?.. Да знаешь ли ты, кто такой Амир Равнак?

— Знаю, лаврият.

— Браво! Хорошо, хоть знаешь, что он лауреат. А много его книг читала?

— Зачем мне их читать, когда он сам нам их читает?

— Эх ты, его произведения в Москве печатались, чтобы люди всей страны могли их прочесть. А то, что выходит в Москве, потом переводится на многие языки мира…

Едва рассвело, за калиткой раздался продолжительный сигнал автомобиля. Часы показывали ровно шесть. Амир Равнак, как всегда, оказался пунктуален.

Мархаматхон подхватила под мышку узел с подарками и заспешила из дому. Другу мужа она купила костюм, а его жене атласное платье и всяких сладостей.

Таманно развела в стороны тяжелые створки скрипучих ворот, и Хайрулло выкатил из гаража свой «Москвич».

Музаффаров сел в просторную «Волгу» Амира Равнака, с комфортом разместился рядом с хозяином на заднем сиденье. За рулем сидел незнакомый Музаффарову парень. Поздоровавшись, он назвал свое имя, но Музаффаров не расслышал. Он давно стал замечать, что становится туговатым на ухо. Сам всегда разговаривал громко и раздражался, если кто-то говорил тихо. Он обернулся назад и смотрел, как Мархаматхон и младшая дочь садятся в заднюю машину. Хайрулло глядел в зеркальце заднего вида и приглаживал черные полоски усов. Он дружески подмигнул отцу: дескать, все в порядке. И они тронулись.

Файзулла Ахмедович стал рассказывать Амиру Равнаку о своем старом фронтовом друге Милтикбае Койбакарове, в гости к которому они ехали. Милтикбай Койбакаров давно звал погостить, а он все никак не мог собраться. Друг обиделся и перестал писать. Месяца четыре назад последнюю открытку прислал. «Хоть ты академик, а я простой человек, но не ты ли должен проведать меня, инвалида без одной ноги? — упрекал Милтикбай в той открытке. — Сколько крови мы видели, вспомни. Сколько раз глядели смерти в глаза, но все же вырвались из этого ада, вернулись домой живыми-здоровыми. Разве не мы уговаривались, что если останемся живы и вернемся в родные края, то станем ближе, чем родные братья, будем часто навещать друг друга?..» Слова друга запали в сердце. Эх, дружище, ты прав, еще как прав! Мы все трудимся, все заняты, подчас и о себе забываем… Столько лет минуло после окончания войны, а виделись они всего раза два или три. Первый раз Койбакаров приехал в Ташкент по направлению местного врача. Файзулла Ахмедович помог ему устроиться в стационар. Потом приезжал еще два раза, по каким-то совхозным делам.

…Ехали по Пушкинской. Несмотря на ранний час, движение было интенсивное, и шофер никак не мог разогнать машину. То и дело приходилось останавливаться у светофоров. Едва загорался зеленый свет, вся армада автомобилей, взревев и выбросив синее облако выхлопных газов, срывалась с места. Как только миновали кольцевую дорогу, шофер поддал газу. «Москвич» вначале приотстал, потом стал быстро нагонять.