Мирмухсин - Чаткальский тигр

Пока хозяйка готовила чай, расстелила перед гостем дастархан и положила лепешки, поставила вазу с конфетами, за дувалом послышалось бойкое постукивание костылей. Караджан встал и направился навстречу Милтикбаю-ака. Они сердечно обнялись. Отец Гулгун обрадовался встрече, будто родной сын домой воротился.

Пока они сидели, утоляя жажду чаем, и беседовали, Санобархон приготовила манты, подала с бульоном, обильно полив простоквашей. Вскоре поспели и слоеные пиез-самсы — пирожки с луком, печенные в тандыре. После этого и сама хозяйка подсела к дастархану.

Милтикбай-ака заинтересованно расспрашивал, как продвигается строительство, говорил о том, какая в горах начнется жизнь, когда в кишлаки придет электричество, поинтересовался, как себя чувствуют Шишкин, Садовников. Караджан сказал, что если Милтикбай-ака пожелает, то может своими глазами посмотреть на стройку и проведать знакомых. Машина Караджана всегда заправлена и готова служить почтенному аксакалу, повезет его не только в Чарвак, но и до самого Ташкента, если надо. Говоря это, он исподтишка посмотрел на Санобархон. Она одобрительно кивнула и сказала мужу:

— Поезжайте, отец. Дочку проведаете и гостинцы ей отвезете…

— Время сейчас горячее, голову почесать некогда, — сказал Милтикбай-ака, задумавшись.

— Если отлучитесь на один день, совхоз не больно пострадает. И соберут фрукты, и аккуратно упакуют. Поезжайте! — настаивала Санобархон. И, обернувшись к Караджану, продолжала: — Вы появились, как легендарный пророк Хизр, приносящий счастье. Умоляю вас, привезите мою Гулгун домой на три-четыре дня, пусть отдохнет, развеется. Соскучилась я по доченьке своей. — И опять мужу: — Говорите сразу, когда поедете?

— А это как зять наш скажет, — промолвил Милтикбай-ака, окинув Караджана веселым взглядом.

— В воскресенье, — ответил Караджан, готовый обнять этого доброго человека за то, что он так назвал его.

Неделя тянулась для Караджана как год. Он ожидал выходного дня как праздника. Наконец этот день наступил.

Караджан и Милтикбай-ака загрузили в машину два ящика яблок и втиснули между ними десятилитровый бидон с медом. Чтобы не опрокинулся, прижали ящиком винограда и мешком грецких орехов. В последний момент Санобархон подала мужу, уже устроившемуся в кабине, увесистый узел с гостинцами ее собственного приготовления, а Аскарджан сунул в руку отца несказанно красивое пестрое перо какой-то птицы — подарок для сестры. Караджан попинал баллоны, проверяя их упругость, и, напутствуемые добрыми пожеланиями Санобархон, они поехали в Ташкент. А когда въезжали в город, его кварталы, скверы, полыхающие осенним золотом, асфальтированные площади и улицы уже придавила, словно раскаленным утюгом, жара.

Музаффаров в расстегнутой почти до пояса рубахе, полотняных белых брюках и соломенной шляпе возвращался после утреннего моциона. Он подошел к своим воротам как раз в тот момент, когда подъехали Милтикбай-ака и Караджан. Старые друзья обнялись. Потом Файзулла Ахмедович вытер платком потное лицо и посетовал на жару, заметив при этом, что такой зной в середине осени обычно повторяется через каждые тридцать два года.

— А нам, сельчанам, жара по душе. Она нам на руку, — смеясь и приглаживая усы, сказал Милтикбай-ака. — И фрукты дружно зреют, и хлопок. До первых дождей все добро в садах и полях убрать успеем.

— Человек таков, летом на жару жалуется, зимой на холод, — сказал Файзулла Ахмедович, увлекая приятеля в жидкую тень дерева, почти сбросившего листву.

— Жарой быть недовольным нельзя, от нее только польза, — стоял на своем Милтикбай-ака. — На днях у меня поясница разболелась, я полежал с полчаса, зарывшись в песок, — как рукой сняло. А доктора бы лечили месяц. А вы, Файзулла Ахмедович, в полном здравии?

— Э-э, не спрашивайте, все недуги мира во мне породнились. Иной раз так суставы ломит…

— От вашей хвори первое средство — раскаленный песок. Некоторые то медвежьим, то барсучьим жиром растираются, другие в печь для обжига кирпичей залезают погреться, а всему этому, я вам скажу, грош цена по сравнению с раскаленным песком!

— Э-э, где найти сейчас такой песок? Куда ни повернись, везде асфальт. В асфальте и свивают гнездо всякие ревматизмы да радикулиты. Мягкую землю, наверное, только в раю теперь увидим… Говорю нашему председателю райисполкома: «Братец бесценный, оставьте как память хоть одну махаллю или один двор, на худой конец!» Смеется. Я в его глазах выгляжу дремучим консерватором. А придет день — пожалеет. Но, увы, поздно будет.

Караджан специально задержался немного в машине, чтобы не помешать старым закадычным друзьям насладиться первыми минутами встречи. Потом подошел.

— Это Караджан, мой сын… — представил его Милтикбай-ака, положив на плечо ему руку, и тут же дополнил: — Зять… — Заметив, что Файзулла Ахмедович пристально разглядывает лицо Караджана, счел необходимым добавить: — Бывший фронтовик. В Белоруссии воевал. На танке…

— Смотрю на вас, и мне кажется, что мы уже виделись. Не правда ли? — сказал Файзулла Ахмедович, энергично пожимая руку Караджана. — Так молоды — и успели повоевать?

— Успел, — улыбнулся Караджан. — В конце сорок второго ушел на фронт добровольцем. Как раз десятый класс окончил. В Пензе зачислили в школу танкистов…

Файзулла Ахмедович понимающе покивал и еще раз скользнул взглядом по его шраму, внушающему тому, кто на своей шкуре испытал, что такое война, глубокое уважение.

Из калитки вышел уже знакомый Караджану долговязый и слегка сутулый парень с тонкими усиками. Медленно приблизился. Он старался держаться прямо, надменно выпятив подбородок. Слегка приподнятые уголки рта придавали его лицу насмешливое выражение.

— Мой сын Хайруллахан, — сказал Файзулла Ахмедович. И тот, поколебавшись, словно прикидывая, стоит обмениваться рукопожатием с этими людьми или не стоит, все же подал руку. Кисть у него была мягкая, вялая.

— Идемте в дом! Что мы застряли у порога! — спохватился Файзулла Ахмедович. — Мой друг заговорил об ишиасе, и мы увлеклись беседой на злобу дня! — Смеясь, он распахнул перед гостями калитку.

Услышав голоса, Гулгун выглянула в окно. Увидела отца и опрометью кинулась во двор, на ходу вдев босые ноги в тапочки. Повисла у отца на шее, словно маленькая. Отец поцеловал ее в лоб, похлопывая одной рукой по спине, передал привет от матери и Аскарджана.

Наконец Гулгун обратила внимание на Караджана. Подала руку и сказала с улыбкой:

— Хорошо, что вы приехали. — И стала расспрашивать о здоровье его матери, о делах.

И Караджан сразу же отметил, что Гулгун держится свободно и непринужденно. Файзулла Ахмедович, сторонник старых традиций, уже давно привык к своенравию современных девушек и теперь не удивлялся этому. Правда, в первое время, внимательно наблюдая за Гулгун, иногда говаривал Мархаматхон, что эта «горная голубка» довольно вольна в своих поступках, потом привык, ибо девушки в наше время везде, видимо, одинаковы — и в городе, и в кишлаках.