Мирмухсин - Чаткальский тигр

— Майский мед! Ох-ох какой мед, поглядите! Янтарь!.. Природа дает нам такую сладость, а вы ткете разговор из слов горьких как полынь. И чтобы у вас на душе просветлело, почаще наведывайтесь к нам в горы! Вот где воспрянете духом!

— О, вы там как боги на Олимпе! Каждый занят своим делом. Кто ГЭС строит, кто сады растит. А тут сидишь без дела и от скуки считаешь дни, когда принесут пенсию, — сказал Файзулла Ахмедович. — Такие непоседы, как я, не испытывают ни малейшего удовольствия от «заслуженного отдыха», будь он неладен. Сам себе кажешься никчемным и мелочным. Во всем видишь только тени, раздражаешься по пустякам. А лучи, бьющие из самого ядра кипящей жизни, как бы проходят мимо… Некоторые пенсионеры становятся настоящими жалобщиками, то этим недовольны, то другим, то в одну инстанцию пишут заявление, то в другую. Думаем, исправим что-нибудь в жизни и хоть этим принесем пользу, и не замечаем, как наше постоянное сетование переходит в хроническую болезнь. С недоверием смотрим на тех, кто помоложе, словно все они инфантильные и хуже нас. Все кажется, что они что-то сделают не так… Эх-хе-хе, что и говорить, отжили мы свое… Казалось бы, чего мне не хватает? Все есть. Как говорится, еда — передо мной, беда — далеко за спиной, дети при мне и авторитет имею, слава богу. И все-таки чего-то не хватает. Гложет что-то вот здесь, словно собака зубами вцепилась, а что — не пойму. — Файзулла Ахмедович гулко ударил кулаком по груди. — Не покидает мысль, что в чем-то судьба меня обделила…

— Едемте в Сиджак, я вас вылечу, — сказал Милтикбай-ака. — У меня такой мусаллас забродил, нектар! Плов из кекликов собственноручно приготовлю!

— Файзулле Ахмедовичу это не поможет, — подал наконец голос Караджан, и все посмотрели на него. — Мусалласу и кекликам в данном случае цена не более чем конфетке, которой пытаются успокоить раскапризничавшегося ребенка. А Файзулле Ахмедовичу это ни к чему. Я знаю, чего ему не хватает.

Файзулла Ахмедович потянулся было к блюду с тандыр-кавобом, но, словно раздумав, вопросительно посмотрел на Караджана.

— Вам нужно в Чарвак приехать. И как следует поработать.

Амир Равнак зычно хохотнул:

— Что вы, любезный! Наш божа уже свое отработал. У него на груди уже места не осталось, чтобы еще хоть один орден нацепить. Если при всех регалиях появится на улице, ему генералы могут позавидовать!

— Человек трудится не ради наград, а ради собственного удовлетворения, — возразил ему Караджан.

— Значит, нужно работать до самой смерти?

— Зачем вы так? Никто этого не говорит. Но… Как бы объяснить…

— Прямо. Поймем.

— Файзулла Ахмедович — многоопытный инженер, а не у дел. Это же все равно что упрятанный в земле золотой кувшин! Это наше наследство. Такому сосуду, может, цены нет, и он должен стать достоянием всех. И опыт Файзуллы Ахмедовича тоже наше достояние. Такой инженер, как он, еще может принести много пользы людям, государству. Файзулла Ахмедович — крупный, знающий специалист по гидромелиоративным сооружениям. Когда я учился в институте, он читал нам лекции…

— Тогда он был помоложе и кое-кто из студенток поглядывал на него неравнодушно, — пошутил Амир Равнак.

— Сил у Файзуллы Ахмедовича теперь поменьше, зато практики побольше. Говорят, брадобрей достигает наибольшего мастерства, когда у него уже начинают дрожать руки… Если бы рядом с нами, строителями, был такой человек, мы бы в любую минуту могли консультироваться с ним по особо сложным вопросам. — Караджан повернулся к Файзулле Ахмедовичу и, помолчав мгновенье, как бы в раздумье, сказал с уверенностью: — Вот этого вам и не хватает. В древних сказаниях говорится, что если человек хранит какой-то секрет и не может о нем никому поведать, то заболевает водянкой. В вас же невозможность поделиться своим опытом рождает тоску. Поэтому приглашаю вас к нам на стройку.

— Вы хотите отнять у меня моего божа. Он мне и самому нужен для всяких консультаций, — весело возразил Амир Равнак.

— И вам, Амир Равнак-ака, не бесполезно почаще бывать у нас. Я уверен, многое у нас может вдохновить вас на новые произведения. Поверьте моему слову!

— Браво! Ваши высказывания достойны похвалы, — воскликнул поэт. — Но не забывайте, что наш божа — человек преклонного возраста, не понукайте его, заставляя работать. А не то он кончит, как конь Хайитбая-аксакала! Слышали эту притчу? Нет? Тогда послушайте… У Хайитбая-аксакала был конь, которого еще ни разу не коснулась плетка. Однажды на берегу Салара хозяин случайно коснулся его боков каблуками, и конь, приняв это за понуканье, махнул в воду с пятиметрового обрыва. И Файзулла Ахмедович в точности как этот конь. Лучше оставьте его в покое.

— «Жизнь — это движение», — сказал когда-то Аристотель. Значит, покой — это смерть, — возразил Караджан.

Амир Равнак налил в пиалу красного вина и поднял ее, держа за донышко:

— Кто сделал все, что мог, для процветания этого мира, теперь должен наслаждаться жизнью… Вот насчет майского меда и кекликов мы не против. Поедем, а? Как думаете, божа?

— Поедем, поэт… — сказал Файзулла Ахмедович, разливая по пиалам вино. — Давайте поедем… Однако чем больше я размышляю над словами этого братишки, тем больше смысла в них вижу. Может, мне и правда еще немножко поработать, а?..

продекламировал Амир Равнак и задумчиво добавил: — Как точно великий Навои выразил чувство, которое не покидает человека на протяжении всех веков!

Милтикбай-ака вслушивался в разговор, переводя внимательный взгляд с одного на другого. Ему нравилось, что Караджан говорит неторопливо, негромким голосом, что придает его словам весомость. Он ни разу никого не перебил, выказывая этим свое почтение к собеседнику.

— В том и величие Алишера Навои, что он мог видеть на сотни лет вперед. Как бы заглянув в сегодняшний день, он посвятил прекрасные строки строителям Чарвака, — сказал Караджан, обращаясь к Амиру Равнаку. — Может, и вы скажете о нас свое слово, кто знает, но вам уже не опередить Навои.

— О, Навои нельзя превзойти, ему можно только подражать! — с чувством подхватил Амир Равнак.

— Но даже для этого вам непременно надо побывать у нас на стройке, — засмеялся Караджан.

— Вы правы, братец. Лучше один раз увидеть, чем десять раз услышать.

— А увидев, положить и свой кирпич в стенку нашей плотины и электростанции!

— Хорошо сказали! — восхитился Амир Равнак. — Своей агитацией вы, кажется, действительно расшевелите нас, стариков!

— Наш братишка не хочет, чтобы мы даром лакомились медом и куропатками Милтикбая-ака! — смеясь, вставил Файзулла Ахмедович.

— Ха-ха-ха-ха! — рассмеялся Милтикбай-ака, широко открывая щербатый рот и хлопая себя по коленям; на глазах у него выступили слезы. Лихо подкручивая усы, он заметил: — А по-моему, наш зять хочет извлечь из-под пласта земли золотой кувшин.