Мирмухсин - Чаткальский тигр

Хайрулло, услышав зов матери, заспешил на кухню и вскоре вернулся, держа на каждой ладони по блюду: одно с гумма — чебуреками по-хорезмийски, другое с гилминди — пирожками по-джизакски. Файзулла Ахмедович и Амир Равнак одновременно взяли у него блюда и поставили поближе к Милтикбаю-ака и Караджану.

— Прошу вас, прошу, — говорил хозяин. — Наша Мархаматхон мастерица готовить мучные блюда. Пробуйте.

Хайрулло придвинул к нему пиалы, как бы напоминая, что они пусты. Усмехнулся, заметив, что Амир Равнак уже называет его отца «божа» — свояком: значит, оба навеселе.

Заметив на лицах гостей недоумение, Амир Равнак сказал, что в былые времена все парни этих мест называли друг друга «божа». И рассмешил, поведав о том, как живший в их махалле экспедитор однажды получал на базе дефицитный товар и вдруг возьми и назови в присутствии комиссии заведующего базой «божа», чем навлек немало неприятностей и на свою голову, и на чужую.

Мархаматхон с дочерьми и Гулгун, чтобы не мешать мужчинам, накрыли себе стол отдельно. Они сидели в просторной комнате с распахнутыми настежь окнами. Со двора то и дело доносились взрывы хохота.

Амир Равнак вытер салфеткой губы, прокашлялся и начал читать свои стихи. Он сидел, скрестив ноги, уперев ладони в разведенные колени, и чем-то отдаленно напоминал Будду. После первых же рюмок его лицо наливалось румянцем, он становился необычайно разговорчивым и мог беспрерывно читать стихи, которых помнил великое множество. И страсть как не любил, если кто-нибудь его перебивал. Мархаматхон улыбнулась, вспомнив, как однажды из-за этого он чуть не поссорился с Файзуллой Ахмедовичем. Один видный писатель как-то созвал к себе друзей на анжуман [9] Анжуман — собрание людей одной профессии с угощением. . Было очень весело. Все острили, смеялись. Наконец получил слово подгулявший Амир Равнак и начал витийствовать. Он умеет красиво говорить, этого у него не отнимешь. Сначала все слушали его с интересом, а потом явно заскучали. Он же, не замечая этого, начал читать стихи. Одно, другое, четвертое, десятое. И тогда Файзулла Ахмедович, сидевший напротив него, взял с подоконника линейку, просунул руку под стол и незаметно ткнул приятеля. Амир Равнак дернулся, как от щекотки, и ошеломленно посмотрел вниз, подняв полу пиджака. При этом, видно, забыл строку стихотворения. Пыхтел, силясь вспомнить, еще больше краснел и, метнув на Файзуллу Ахмедовича испепеляющий взгляд, начал читать отрывок из поэмы. Файзулла Ахмедович, уже из упрямства, опять протянул линейку под столом. Амиру Равнаку отступать было некуда. Он переминался с ноги на ногу и, глядя на приятеля, свирепо вращал белками глаз. Отрывок все же прочел до конца и сел. Нашла, как говорится, коса на камень.

Когда гости расходились и прощались в прихожей с хозяином, Амир Равнак подошел к Файзулле Ахмедовичу и прошипел ему в самое ухо:

— Если б мог, я бы вырвал из твоих рук палку и огрел ею тебя по голове!

Файзулла Ахмедович не смог сдержать смех, а Амир Равнак ушел, не попрощавшись.

Пожалуй, это единственный случай, когда два задушевных друга чуть не поссорились.

Мархаматхон велела Гулгун посмотреть в окно: всего ли вдосталь на дастархане у мужчин?

Да, еды и вина у них было много. Громко, отчетливо звучал голос Амира Равнака, читавшего стихи.

Гулгун присела на подоконник, поднеся ко рту яблоко, но не решаясь его надкусить, чтобы не пропустить ни одного слова поэта. Ведь не часто приходится слышать стихи из уст самого автора. Но сегодня Амир Равнак ограничился тремя или четырьмя стихотворениями и, попросив приятеля налить в пиалы вина, взял с блюда румяный гилминди. Между мужчинами зашел разговор об истории, потом об астрономии.

— Я никак не могу понять, как ученым удалось подсчитать, что свет ближайшей звезды до нас доходит за триста тысяч лет, — сказал Милтикбай-ака.

— Э-э, любезный, возможности человека безграничны. С работой его мозга не могут соперничать и сотни электронно-вычислительных машин, и всяких там компьютеров! — с чувством произнес Файзулла Ахмедович. — Мы научились космос просматривать так далеко, что если бы там обитал бог, то увидели бы и его.

— В американской печати промелькнуло сообщение, что к нам приближается комета Икар и не исключена возможность ее столкновения с Землей, — сказал Амир Равнак. — Сейчас все великие умы должны думать, как избежать этой катастрофы.

— Пока не научились с точностью предугадывать, какая завтра будет погода, не то что предсказывать события, до которых еще много-много лет, — скептически заметил Хайрулло.

— Э-э, не скажи, — возразил ему отец. — Еще Улугбек выдвигал некоторые гипотезы, которые подтверждаются в наши дни.

— Вы правы, божа, наука в те давние времена процветала, — сказал Амир Равнак. — Уже Бируни и Авиценна проводили сложные опыты, пытаясь проникнуть в тайны мозга.

— Человеческий мозг скрывает в себе значительно больше тайн, чем весь Мировой океан, — задумчиво произнес Файзулла Ахмедович.

— Если сейчас машины научились думать, разговаривать, то что же тогда остается на долю человека? — спросил Милтикбай-ака.

— Уменье чувствовать поэзию и красоту слова! — не задумываясь ответил поэт и продолжал: — Есть невидимые и неосязаемые силы, которые неотлучно наблюдают за человеком, оберегают его. Немало примеров свидетельствуют об этом.

— Что же это за силы, поэт? — не без иронии спросил Файзулла Ахмедович.

— Не знаю. Провидение ли, дух ли предков… Их еще никто не познал, не встретился с ними лицом к лицу и не спросил: «Кто ты?» или «Что ты?»

— Ну, вы, поэты, всегда витаете в облаках, — смеясь сказал Файзулла Ахмедович. — На то у вас и воображение, чтобы придумывать то, чего нету. А наука верит только фактам!

— Бывает, что человек что-то знает, чувствует, а доказать не может. Разве не так?

— Э-э, дорогой, с годами вы становитесь идеалистом!

— Нет, божа, я материалист. Поэтому я и наблюдаю жизнь, ищу, исследую… Вокруг нас много такого, чего мы не замечаем лишь потому, что в это не верим, потому, что по нашим жалким представлениям этого просто не может быть.

— Вы, поэт, как некоторые люди в преклонном возрасте, начинаете говорить несуразности.

— Я знал, что вы это скажете, — усмехнулся Амир Равнак.

— Не сердитесь, — произнес Файзулла Ахмедович глуховатым голосом, задумчиво глядя перед собой. — Блажен, кто верует… Очень хотелось бы, чтобы все было, как вы говорите. Когда тело исчезнет, обратясь в прах, пусть хоть душа останется здесь, на земле. Но, увы… Вот и я состарился… Уже вижу конец своего пути… Там — н и ч т о.

Милтикбай-ака обмакнул кусок лепешки в хрустальную вазу с медом и, чтобы отвлечь собеседников от грустной темы и пустить разговор по другому руслу, громко и весело сказал: