Мирмухсин - Чаткальский тигр

— Мать тебе там передала кое-что, надо взять, — сказал Милтикбай-ака, кивнув за ворота, где осталась машина.

— Я так по вас соскучилась! — говорила Гулгун, пропустив мимо ушей сообщение о подарках.

— Идемте, идемте, сядем и спокойно потолкуем, — торопил Файзулла Ахмедович.

Однако Караджан вернулся и, вынув из машины ящик с виноградом, внес во двор. Файзулла Ахмедович взглянул на сына и сделал знак, чтобы он помог.

Когда гостинцы были сложены в погреб, Караджан с Хайрулло тоже пошли в беседку, где Файзулла Ахмедович и Милтикбай-ака уже сидели, взобравшись с ногами, на широком сури, застланном поверх ковра еще и мягкими курпачами в два слоя, и вели задушевную беседу. Хотя листья на виноградных лозах, обвивавших беседку, уже пожелтели и пожухли, здесь была тень. Шелестя листвой, пролетал ветерок.

Караджан не вступал в разговор двух почтенных людей. Он незаметно оглядывал ухоженный двор, огромный дом с застекленной верандой, цементированный хауз посреди двора и цветущие по его краям поздние розы.

Появилась Мархаматхон. Здороваясь с гостями за руку, расспросила их о самочувствии, справилась, не утомила ли их дорога. Упрекнула Милтикбая-ака за то, что он не привез Санобархон.

Вскоре, приодевшись, вышли из дому и Таманно с Тасанно. Они не столько спешили поприветствовать гостей, сколько их разбирало любопытство. В беседке, сидя на краешке сури, они украдкой рассматривали Караджана. Потом возвратились в свою комнату, и Таманно сказала сестре:

— Мне он совсем не понравился. Я бы ни за что не пошла за такого замуж. И что Гулгун нашла в нем?

— Неведомы пути господни, — вздохнув, молвила Тасанно. — Ведь был случай, что царевич влюбился в лягушку…

— Оказывается, я уже видела его. Он в тот раз перерезал путь нашей машине. Я чуть со страху не умерла, думала, бандит какой-то…

— Испугаешься, если в горах встретишь такого. Ха-ха-ха-ха!

Мархаматхон без промедления отправилась в летнюю кухню и кликнула дочерей, чтобы они помогли ей. Они принялись наскоро готовить тандыр-кавоб. Тасанно делала салат из редиса, ревеня и помидоров. А Гулгун поставила на сури, на котором сидели хозяин и гости, хонтахту, накрыла ее дастарханом, принесла чай, фрукты.

Подождав, пока Милтикбай-ака и Караджан утолили жажду, Файзулла Ахмедович пригласил их в дом. Водя гостей из комнаты в комнату, он показал им свои апартаменты. Особенно гордился их с Мархаматхон «светелкой». Здесь все было сделано, как в старину. Потолок деревянный, и плотно составленные шифты [8] Шифты — деревянные планки. , и балки, на которых они лежат, покрашены темно-зеленой краской. В стенах, завешанных сюзане, ниши. В нишах сложена постель, стоит на полках посуда. Двустворчатая зеленая дверь и такие же ставни на высоких, от пола до потолка, окнах украшены тончайшей резьбой. Файзулла Ахмедович с грустью сказал, что это — единственное, что сохранилось от старого отцовского дома. Около окна был сооружен сандал: и жаровня для углей в углубление опущена, и столик над ней поставлен. Осталось накрыть сверху квадратным ватным одеялом: присаживайся и грей ноги. Файзулла Ахмедович похвастался, что этот столик он заказывал лучшим мастером на Чорсу.

— Ведь тепло сандала тоже первейшее средство от радикулита, — заметил он, потирая поясницу.

— И наши кишлацкие сейчас опомнились. А еще недавно считали, что целебные свойства сандала и гармола — травы для окуривания — выдумка стариков, предрассудок, — сказал Милтикбай-ака, подкручивая ус. — Не подумав, отпихиваются от старого и хватаются за все новое. А это неразумно… Эта ваша комната хороша-а! Очень по душе она мне. Вот начнутся дожди, наступят первые холода — есть ли большее удовольствие, чем посиживать у сандала и в такое окно свой двор обозревать.

— Раз вам эта комната нравится, тут вам и ночевать, — сказал Файзулла Ахмедович.

Затем они снова вышли во двор и помыли руки под краном. Гулгун подала им свежее полотенце. И неожиданно предложила Караджану:

— Идемте, я покажу вам сувениры, которые Файзулле Ахмедовичу дарили во время его поездок по Индии, Франции, Японии.

Она легко взбежала по деревянным ступенькам на террасу. Караджан последовал за ней. Она юркнула в комнату, оставив дверь полуоткрытой, и он вошел. Под потолком медленно вращался огромный вентилятор, похожий на старинное опахало.

Как только они оказались одни, Караджан вынул из кармана завернутое в тонкую бумагу золотое кольцо.

— Это тебе, — сказал он и, взяв Гулгун за руку, надел ей на палец.

Ее рука вздрогнула, и ему показалось, что он держит птицу, которая в следующий миг может улететь. Но Гулгун вырвалась не для того, чтобы улететь, — ее руки обвились вокруг его шеи. И он, не помня себя от счастья, осторожно обнял девушку, прижал к себе и поцеловал. Несколько мгновений они стояли не шевелясь. Потом Гулгун, опомнившись, отступила и, опустив от смущения глаза, стала рассматривать кольцо.

— Очень красивое. Спасибо, — сказала она.

— Я не хочу разлучаться с тобой… Чувствуя это кольцо на руке, днем и ночью думай обо мне, хорошо?

— Да… — Гулгун кокетливо вскинула голову и с улыбкой посмотрела ему в глаза. — Как идут ваши дела, товарищ инженер?

— Хорошо.

— Плотину скоро построите?

— Скоро… Но если пожелаешь ты, построю еще быстрее!

— Ого!.. — весело засмеялась Гулгун, лукаво прищурив глаза. — А что потребуете в награду?

— Справим нашу свадьбу. Твои родители не возражают.

— Опять идея фикс! Ну почему вы так спешите?

— Я не могу больше без тебя! Умираю от тоски.

— Приезжайте почаще, будем видеться.

— Когда сыграем свадьбу?

— Когда хотите, — сказала Гулгун и сама растерялась — так неожиданно вырвались у нее эти слова.

Караджан схватил ее за руки и хотел привлечь к себе, но она осторожно отстранилась и направилась к двери.

— Мы с вами задержались дольше, чем требуется для осмотра сувениров. Идемте, Файзулла Ахмедович очень строгих правил, как бы не подумал чего…

Они вышли во двор. Ярко светило солнце. В саду срывались с веток и бухались на землю тяжелые налитые яблоки.

Файзулла Ахмедович улучил момент и позвонил Амиру Равнаку. Сообщил о прибытии гостей. Поэт подоспел как раз к тому времени, когда Хайрулло принес из кухни блюдо с горячим тандыр-кавобом и, обжигая руки, быстро поставил на дастархан, а хозяин наполнил густым, как кровь, вином пиалы. Пока Амир Равнак разувался и устраивался на сури, все держали пиалы в руках, дожидались его. Потом дружно чокнулись и осушили фарфоровые чаши.

Верно сказано: где пируют друзья, там не выпить нельзя. Файзулла Ахмедович жестом показывал на блюдо и предлагал есть, пока закуска не остыла, не забывал наполнить и пиалы, едва они пустели.