Мирмухсин - Чаткальский тигр

Было поздно. Но в окне Музаффарова горел свет.

Файзулле Ахмедовичу час назад позвонила из Ташкента Мархаматхон. Едва она произнесла дрожащим голосом первые слова, он сразу понял, что дома стряслось что-то неладное.

— Что же вы, отец, не приехали сегодня? — спросила жена. — А мы ждем, ждем…

— Поздно освободился. Утром приеду… — начал было Файзулла Ахмедович, но Мархаматхон всхлипнула и перебила:

— Вай, отец, приезжайте сегодня. У нас несчастье!

У Музаффарова захолонуло сердце. Но он спросил как можно спокойнее:

— Что случилось?

— Нашего сыночка в милицию забрали!.. — Рыданья мешали Мархаматхон говорить.

— Что он натворил, непутевый?

— Не знаю. Приезжайте скорее!

— Не могли же они забрать твоего сына, ничего не объяснив!..

— Говорят, растрата в магазине…

— Ай, негодный… ай, поганец, — проговорил Музаффаров, держась рукой за сердце.

— Ну как, отец? — умоляюще спросила жена.

— Хорошо, сегодня приеду…

Время было позднее, автобус уже не ходил. Музаффаров позвонил в гараж и попросил прислать машину. В левой стороне груди все не отпускало, и он выпил валокордин. Стараясь успокоиться, сел на старый кожаный диван, но тут же вскочил и опять заходил по комнате.

В дверь позвонили. «Неужели так быстро подъехала машина?» — удивился Файзулла Ахмедович и поспешил в прихожую. Но пришел Хазратов и с ним еще двое — инженер с третьего гидроузла и заведующий столовой.

— Разрешите? — с располагающей улыбкой сказал Хазратов; во рту у него переливались золотые коронки.

— Заходите, заходите, — пригласил их Файзулла Ахмедович, открывая дверь. — Только прошу прощения — с минуты на минуту ожидаю машину. Жена позвонила, просит срочно приехать.

— Потому мы и пожаловали к вам, домулло. Моя «Волга» испортилась. Звоню в гараж, а мне говорят, что вы собираетесь в Ташкент. Не прихватите ли и нас с собой?

— Почему бы и нет. Вместе веселее будет. Присаживайтесь, угощу вас чаем, — сказал Файзулла Ахмедович и пошел на кухню зажигать газ.

В этот момент в прихожей опять раздался звонок.

— Не беспокойтесь, я открою, — сказал Хазратов, вскакивая с места.

Поставив чайник, Файзулла Ахмедович вернулся в комнату и увидел пятящегося из прихожей Хазратова, а в проеме двери, держась за косяк, стоял Караджан. Его взлохмаченный чуб упал на лоб, а взгляд был тяжелый, мутный. Музаффаров с минуту растерянно обозревал его, более чем холодно, видимо недовольный, что Караджан явился к нему, пожилому человеку, в таком виде, но потом произнес:

— Прошу. — И отступил, чтоб пропустить гостя.

— Не зайду, — пробубнил Караджан, и углы его рта изогнулись в презрительной улыбке. Его брови то приподнимались, то опускались. Он набычился и замотал головой, мыча что-то невнятное, будто не мог выговорить фразу: — Я пришел сказать вам…

— Ну, хорошо, входите, — сказал Файзулла Ахмедович, теряя терпение. — Поговорим за столом.

— Не-ет… Я хочу сказать… Ваш сын бесчестен!..

Музаффаров медленно распрямился и, бледнея, прислонился к стене. «Откуда ему известно обо всем, если мне Мархаматхон сообщила только что? А-а, жена позвонила! Дурная слава движется впереди человека», — подумал он, прижимая к левой стороне груди обе руки.

— Вы, наверное, правы… Но что поделаешь, — еле слышно проговорил Музаффаров, опустив глаза.

— Если он мне попадется, я его измордую!.. — цедил сквозь зубы Караджан, не сводя с него взгляда. — Пусть лучше не попадается…

— Зачем вы так? Ведь существует закон. Там разберутся.

— Зако-он?! — повысил голос Караджан и ударил себя в грудь кулаком. — Когда дело касается чести, я сам себе закон! Так-то! Передайте своему Хайрушке и Гулгун: пусть поостерегутся попадаться мне на глаза!.. И отцу, который не сумел воспитать своего сына, позор!

— Поделом мне, поделом… Но при чем тут Гулгун? — произнес Файзулла Ахмедович, с трудом шевеля непослушными губами, но и сам не услышал своего голоса.

Караджан отступил назад и хлопнул дверью. С притолоки посыпалась штукатурка. И в ушах Музаффарова долго не унимался звон. Дышать ему стало трудно, будто чьи-то твердые руки сдавили горло. Он растягивал обеими руками ворот, хватал ртом воздух и, скользя по стене спиной, стал медленно оседать. Наверное, упал бы, не выйди в этот момент Хазратов и не поддержи его. На испуганный голос Хазратова выскочили оба его спутника, подхватили Файзуллу Ахмедовича, довели до дивана, помогли прилечь. Хазратов заботливо подсунул ему под голову подушку, не переставая громко возмущаться:

— Какое бесстыдство! Вот нахал, а!.. Врывается пьяный к уважаемому человеку и ни с того ни с сего оскорбляет! До инфаркта доводит… Сколько раз я вам говорил, мой дорогой Файзулла Ахмедович, что этот человек лишь черной неблагодарностью ответит на вашу доброту. Больше не пускайте его к себе на порог, пусть дружит с себе подобными. А вы человек почтенный, благородный… Не-ет, ему это даром не пройдет. Давно следовало поговорить на партбюро о поведении Мингбаева…

Караджан намеревался сразу же устремиться в Ташкент. Но, поразмыслив, решил не ехать. Что скажет он Гулгун, встретясь с ней лицом к лицу? Разве сможет высказать те слова, которые так и вертятся сейчас на языке? Нет, не сможет. Увидит ее, услышит голос — и раскиснет, как хлеб, попавший в воду. Им лучше никогда больше не видеться. Это будет непереносимо — слышать ее признания в любви и знать, что она лжет; видеть ее улыбку, радостный блеск в глазах и знать, что все это — притворство. Караджан может не совладать с собой… Пусть не думает, что он ничего не знает, что ей удалось обвести мужа вокруг пальца.

А сейчас… Сейчас он отправится в Янгикурган. В свой родной кишлак. Пойдет напрямик через перевал, как хаживал в юности.

Над Чарваком лился свет электрических ламп. А когда Караджан вышел за окраину, его плотно обступила ночная мгла. Вдали шумел на перекатах Чирчик. Вскоре глаза привыкли к темноте, и он стал ясно различать скалы, похожие на хмурых дивов. Давно Караджан не ходил по этой тропе и все-таки узнавал знакомые повороты, спуски, подъемы. Он преодолел один перевал, потом другой. Тем временем и круглая луна выплыла из-за черных зазубрин и облила горы серебром. Увлажненные росой, будто рассыпанные в траве драгоценности, разноцветно засияли камни. Вдруг впереди промелькнуло что-то черное, бесшумно перескочило через тропу. Дух?.. Собака? Или шакал? А может, барс?.. По спине пробежали мурашки. Он пощупал голенище, за которым носил нож. К счастью, нож оказался на месте. Теперь ему даже хотелось, чтобы на него накинулся какой-нибудь хищник. Эх, отвел бы душу! Несколько мгновений он боролся с искушением кинуться вот на эти скалы, хватать их и зашвыривать в пропасть, вырывать с корнем деревья. Буйствовать, пока не выбьется из сил.