Мирмухсин - Чаткальский тигр

К дому Музаффаровых Караджан подъехал уже под вечер. Солнце висело над крышами и плавилось в окнах домов. А ветерок спешил разнести по городу прятавшуюся под деревьями прохладу.

Файзулла Ахмедович лежал, вперив неподвижный взгляд в потолок, перед открытым окном, выходящим в сад. Когда Караджан в сопровождении Мархаматхон вошел в комнату, он чуть повернул к ним голову, и радость промелькнула на его озабоченном бледном лице.

— Салам, — тихо сказал Караджан, присаживаясь на стул, стоящий рядом с кроватью, и положил ладонь поверх руки Файзуллы Ахмедовича.

Тот еле приметно кивнул, прикрыв и открыв глаза. И чуть слышно проговорил:

— Спасибо, что пришли… Мне очень хотелось вас видеть… Пока я не лишился дара речи и способен слышать, понимать, я должен узнать, что вы на меня не сердитесь, что с этим недоразумением покончено…

— Покончено. Я пришел извиниться перед вами. Меня ввели в заблуждение — простите. Теперь я во всем разобрался… Я глубоко виноват…

— Узнав, что я болен, сегодня утром меня проведала ваша жена. Она мне как дочь. Душа ее чиста, как ключевая вода в ваших горах. Не обижайте ее понапрасну…

— От вас я поеду прямо к ней. Я обещаю.

— Она мне сказала, что вы у нее давно не были, и не смогла сдержать слез. Она чрезвычайно переживает этот разлад между вами. Я пытался успокоить, как мог…

Заметив, что разговор уже утомил Файзуллу Ахмедовича, Караджан отказался от чая, предложенного Мархаматхон, и встал.

— До свидания. Скорее поправляйтесь. А то нам трудновато приходится без вас.

— Буду стараться, — улыбнулся Файзулла Ахмедович, польщенный его словами.

Таманно стояла у приоткрытой двери и прислушивалась к разговору. Когда Караджан вышел в прихожую, девушка вызвалась проводить его и показать, где живет Гулгун. Караджан кивнул в знак согласия и поспешил к машине. Его охватила тревога: вдруг Гулгун получит его письмо раньше, чем они увидятся. Он написал ей сгоряча, когда свет ему казался не мил, когда день превратился в ночь. Нет, она ни в коем случае не должна прочесть этого письма…

Они проехали вдоль всей улицы Навои и свернули в сторону махалли Кашгар. Таманно смотрела вперед, вытянув шею, и повелевала: «Налево… Направо… Опять налево…» Переулки были настолько узкие, что Караджан не представлял, что бы он делал, если бы навстречу выехала другая машина или арба. «Стоп!» — скомандовала Таманно. Они остановились около маленькой калитки. Девушка отворила ее и вошла во двор. Караджан последовал за ней. Возле колонки они увидели Назми. Поставив на табуретку таз, она стирала белье.

— Проходите! — сказала она, стряхнув с рук пену и вытирая их о передник.

— Гулгун дома? — спросила Таманно.

— Недавно ушла, — с сожалением проговорила Назми и как-то недружелюбно и изучающе посмотрела на Караджана. — Вы ее муж, да?

Караджан кивнул.

— Что же вы… не жалеете жену? — упрекнула Назми. — Она столько раз звонила вам, а вас все дома нет…

— В кишлаке я был, — буркнул Караджан, раздражаясь, что перед какой-то незнакомкой приходится отчитываться.

— А она вас ждала, ждала…

— Куда ушла, не знаете? — быстро спросил Караджан.

— Не знаю, — пожала плечами Назми и вдруг просияла: — А ваше письмо почтальонша только сегодня принесла! Гулгун сразу узнала почерк и так обрадовалась! «От Караджана-ака!» — говорит, а сама сияет и чуть не пляшет. Распечатала конверт и побежала в дом читать… Не знаю, сколько времени прошло, гляжу — уходит. О каких-то срочных делах вспомнила. «Куда?» — только и успела я крикнуть вслед, а она и не ответила. Хлопнула калиткой и была такова…

— Где же она может быть? — уже всерьез забеспокоился Караджан.

Девушка опять приподняла и опустила округлые плечи:

— Может, заниматься пошла… Она любит заниматься на берегу Анхора. Там деревья густые и от воды прохладно…

— В каком месте? — нетерпеливо спросил Караджан.

— Я могу показать, если хотите.

— Скорее!

Они втроем сели в машину, и она, с завидным проворством лавируя по узким переулкам, вынеслась наконец на широкую улицу.

Назми ни на секунду не закрывала рта:

— Я ей однажды сказала: «Ведь есть и речка Салар, которая ближе к нам, и такие же липы возле нее. Почему ты любишь сидеть у Анхора?» А она рассмеялась и ответила: «Эта река ответвляется от Чирчика, куда вливаются воды Пискома и всех притоков Чаткала, протекающего через наш Сиджак!» А потом перестала улыбаться и грустно говорит: «Хотя воды Пискома и Чаткала сливаются, некоторые люди с их берегов вовек не могут соединиться. Или находят друг друга, а потом вновь теряют…»

Гулгун стояла на высоком мосту, облокотясь о парапет. Ветер трепал подол ее платья. Внизу, маслянисто лоснясь, спокойно нес свои воды Анхор. Гулгун, как загипнотизированная, смотрела на воду и видела в глубине реки свое отражение. Вода ее притягивала. Когда на ее гладкой поверхности вздымались гребешки волн, казалось, она делает знаки, манит… Метрах в ста поток, бурля и пенясь, врывался в горловины двух тоннелей.

Гулгун вспомнила, как в прошлом году какая-то молодая женщина на ее глазах бросилась под троллейбус, но водитель успел свернуть в сторону, и машина остановилась поперек улицы. Длинные рычаги троллейбуса, разбрызгивая каскады искр, сорвались с проводов и откинулись в разные стороны. Шофер выскочил и поднял женщину, а она билась в истерике. Прохожие останавливались, вскоре собралась толпа. Все ругали эту женщину. Некоторые с досады плевались и уходили. И только шофер, которого она подвергла опасности, жалел ее и успокаивал…

И Гулгун тогда осудила эту женщину. А сейчас ей так понятен ее поступок. Она тоже, наверное, обманулась в своих лучших чувствах. А разочарование в любимом разве не равнозначно разочарованию в жизни? Зачем жить, если не нужна любимому? Если он тебе не верит…

Не лучше ли закрыть глаза и… Только минуту или две будет мучительно, а там… Тут никто не спасет. И никто не будет за тебя в ответе… У Гулгун закружилась голова и ослабли руки. Она закрыла глаза, все больше клонясь вперед, плотнее прижимаясь животом к холодному твердому парапету. И вдруг она почувствовала в себе толчок. Нет, ей не померещилось. Она явственно ощутила его. И от этого мягкого толчка по всем клеткам ее разлилось странное волнение. В смятении Гулгун выпрямилась и взялась обеими руками за живот. Туман, застилавший глаза, рассеялся, и она ясно увидела темно-зеленые деревья, склоненные к воде, и сиреневое небо, на котором начали проступать первые звездочки, и освещенные окна домов, отраженные в безмятежной глади реки. Услышала шелест ветерка в кронах деревьев, и возню сонных птиц, примостившихся на ветках, и рев автомобилей, летящих по мосту, и говор, смех прохожих. Неутешное горе, переполнявшее ее несколько минут назад, сменилось радостью — у нее будет ребенок! Он должен увидеть всю эту красоту. О, какое это чудо — жизнь!